и слова записки о пожаловании Принцена «в стола место» ествами и питьями и об отпуске его на подворье; на самом деле посланник не был отпущен на подворье, но сейчас же после аудиенции приглашен к обеду. «На этот обед, — пишет Корб, — устроенный с большой роскошью, собрались послы иностранных государей и первые из бояр. По окончании пиршества думный Моисевич (H. M. Зотов), изображавший из себя по воле царя патриарха, начал предлагать пить за здравие. Пьющему надлежало, преклонив смехотворно колена, чтить лицедея церковного сана и испрашивать у него благодать благословения, которое тот даровал двумя табачными трубками, сложенными наподобие креста. От этого уклонился тайно только тот посол, который не одобрял этих шуток, свято чтя древнейшую христианскую религию (цесарский посол Гвариент). Тот же патриарх в своем пастырском одеянии и с посохом соблаговолил открыть начало танцев. Комнату, соседнюю со столовой, где веселились гости, вторично заняли царевич и принцесса Наталия и смотрели оттуда на танцы и все шумные забавы, раздвинув немного занавеси, пышно украшавшие комнату. Пирующие могли видеть их только в щелку. К врожденной красоте царевича удивительно шли благопристойная иноземная одежда и красивый белокурый парик. Наталию окружали избранные женщины. Этот день сильно ослабил суровость обычаев русских, которые не допускали доселе женский пол на общественные собрания и веселые пиршества; теперь же некоторым позволено было принять участие не только в пиршествах, но и в последовавших затем танцах. Царь собирался отправиться этой ночью в Воронеж, поэтому он простился с Карловичем, собиравшимся возвратиться в Польшу, к своему королю. Царь осыпал Карловича многими ласками, возбудившими зависть к нему, и в заключение поцеловал его, говоря, чтобы он передал этот поцелуй королю, как нагляднейший залог вечной любви. Вместе с тем он подарил Карловичу свое изображение, украшенное многими весьма ценными алмазами. Это было следствием царского благоволения, которое снискал себе Карлович»[1031].

Весьма вероятно, что при этом послании было вручено Карловичу следующее собственноручное письмо царя к польскому королю: «Мой господине i брате любезнейшиі [і друже істинною, а не политикою]! Вашь добровѣрныі, i по васъ намъ, генералъ Карловичь, по бытиі здѣшьнемъ, къ вамъ отпушьщенъ, с которым нѣчьто съловѣсно наказали къ вамъ, и чаемъ, что вы ізволите сие за благо принять, понеже не безъ ползы і істинна суть. За симъ желаемъ отъ Господа Бога вамъ вьсякого во въсемъ блага. Вашь охотныі любви i воли исполнитель Piter»[1032].

Цесарский посол Гвариент на этом пиру обратился к царю с ходатайством о выпуске за границу некоего полковника-иноземца Дюита с семьей. «Это был беспримерный случай отпуска, — замечает по этому поводу Корб, — так как не только сам полковник, но и дочь его крестились в русскую веру. Наконец, — заканчивает свой рассказ Корб, — царь простился со всеми и, несколько смущенный известием о заключении мира союзниками, отправился в путь среди звуков труб и музыки и приветственной пушечной пальбы»[1033]. Весть о заключении мира долетела до Москвы еще гораздо ранее. Но теперь, очевидно, получены были какие-либо новые подтверждающие первый слух известия. С ними царь и выехал в Воронеж.

Принцен в своем донесении от 4 марта о прощальной аудиенции сообщает также некоторые подробности этого пиршества 19 февраля: «После обеда остальное время проведено в увеселениях и танцах. Императорский посланник говорил около получаса с его царским величеством, который затем среди танцев около 10 часов простился со всеми теми, которые участвовали в танцах, вышел, сел в сани и поехал в Воронеж»[1034]. «Великий государь… — занес в свои записки Желябужский, — изволил иттить с Москвы на Воронеж, говев на первой неделе Великого поста в воскресенье»[1035].

Городская реформа 1699 г.

Петр I. Гравюра Ф. Вендрамини. 1805. По оригиналу К. Моора. 1717

XXXIII. Финансовые меры 1699 г. Указ о гербовой бумаге

Постройка флота, сооружение Азова и порта на Азовском море, сбор военных сил и другие военные приготовления, необходимые, поскольку не было еще известий о прекращении войны с Турцией, — все это требовало повышенных расходов, с которыми не в состоянии была справляться казна, и зимой 1698/99 г. мысль Петра усиленно работает над изысканием источников для пополнения государственных ресурсов. В результате этой работы являются две законодательные меры, направленные к увеличению казенных доходов. То были, во-первых, установление гербового сбора и, во-вторых, перемены в городском управлении, или так называемая первая городская реформа. Рассмотрим каждую из этих мер.

19 января 1699 г. самым ранним утром, «в первом часу дня» (на рассвете) в Ямском приказе найдено было подметное письмо, запечатанное двумя красными печатями, с двумя сделанными на нем надписями, одна из которых гласила: «Вручить сие письмо Федору Алексеевичу Головину», а в другой значилось: «Поднесть благочестивому государю нашему царю Петру Алексеевичу, не распечатав». Письмо это содержало в себе проект введения гербовой бумаги. Автором его оказался «человек» (холоп) боярина Бориса Петровича Шереметева Алексей Курбатов. В 1694 г. Курбатов был у Шереметева человеком, «который за делы ходит»[1036], т. е. домашним стряпчим, юристом из крепостных, ведущим дела боярина в приказах. Затем мы его видим дворецким, или «маршалком», как его называли, пользуясь вошедшим тогда в употребление польским термином; следовательно, занимая высокое положение в боярском дворе, он, может быть, не только вел дела боярина, но и ведал управлением боярским имуществом, словом, относился к тому высококвалифицированному разряду боярских слуг, которые во времена Русской Правды носили название «тиунов боярских» и которые «Правдой» охранялись наряду со свободными людьми. Курбатов сопровождал Шереметева в его заграничной поездке в Италию и на остров Мальту в конце 90-х годов, имея, таким образом, случай расширить свой кругозор наблюдениями над жизнью в чужих странах, и стал благодаря этому образованным человеком. Вероятно, и на высоком месте дворецкого в шереметевском доме он выдвинулся как умный, дельный и грамотный человек и по этим же соображениям и взят был за границу. Может быть, «Статейный список», т. е. описание этого путешествия Шереметева, составленное в виде путевого журнала, есть произведение его пера, и тогда следует признать за Курбатовым значительный литературный талант. Список этот был издан в конце XVIII в. Новиковым и читался с тем же интересом, с каким читаются хорошо составленные описания путешествий. Курбатов вернулся из-за границы со своим боярином осенью 1698 г. Мысль Петра, работавшая над увеличением средств казны, не была тайной для окружавших его лиц, и в том числе для Б. П. Шереметева, одной из виднейших фигур в этом окружении.

В его доме могли интересоваться этим предметом и вести разговоры на эту тему,