последнего. Когда он проник на Русь — сказать трудно. Во всяком случае в договорах русских с греками мы имеем дело с древнецерковнославянским языком, причем в договоре 944 г. отмечаются отчетливые русизмы — результат влияния древнерусской разговорной речи. Древнецерковнославянский язык, явившийся мощным рычагом развития славянской культуры, стал языком наддиалектным и в таком виде проник на Русь. Он быстро привился и распространился на Руси потому, что был близок и к диалектам восточных славян, и главным образом к древнерусскому разговорному языку. Тем не менее это был хотя и не чуждый, но чужой для Руси язык. Поэтому уже в XI в. оформляется древнерусский литературный язык, в основу которого легли древнецерковнославянская письменность и язык городских «русов», древнерусский разговорный язык. Питающей средой древнерусского литературного языка явились языки-диалекты восточных славян и древнецерковнославянский язык, впитавший в себя элементы языков народов Средиземноморья. Этим и объясняются исключительное богатство древнерусского литературного языка, высокий уровень его развития, языка с богатой стилистикой и семантикой, что явилось результатом наличия близких, но не тождественных, параллельных форм, и т. д. В большинстве письменных памятников Древней Руси преобладает древнецерковнославянское начало; однако уже в «Русской Правде» преобладает древнерусский язык правовых норм, хотя и не тождественный с разговорным общерусским языком дописьменной эпохи. С течением времени русская языковая среда все больше и больше оказывает влияние на древнецерковнославянскую письменность и вызывает русификацию ее, чем и объясняются постепенное превращение древнецерковнославянского языка в книжный, «ученый», торжественный, вычурный язык и смешение церковнославянизмов с русизмами. Древнерусский литературный язык, отражая связи Руси с соседями и наличие в составе верхушки представителей других народностей, имеет в себе ряд заимствований из греческого, и притом не только книжного, но и разговорного (до 400 терминов и особенностей), скандинавских (артуг — монета, шнека — судно, тиун — слуга, суд — пролив и др.), тюркских (чага, кощей, женчуг, евшан — трава; учан — судно и др.), финских (ушкуй, от «wisko» — паром; калика, от kālik — брюква; соломя — «узкий пролив», от «salmi»), германских (князь — от «kuning», «king»; пенязь — от «pfenning», «pening» и др.) языков. Древнерусский литературный язык был литературным языком всех восточных славян, всех русских, от Перемышля до Суздаля и Ростова, от Ладоги до Переяславля, Олешья и Тмутаракани. Он в значительной степени оставался древнецерковнославянским языком, в котором местные диалекты оставались в употреблении «книжных» людей только данной местности. Поэтому, будучи единым языком для всей Руси, он в то же самое время не имел единых норм[779]. В этом сказывалась «лоскутность» «нескладной и аляповатой» «империи Рюриковичей» (К. Маркс). Таким образом, история русского языка в IX–XI вв. полностью отражает те общественные и политические формы, в которые вылилась жизнь древних русских. Мы видим, как в результате общности государственного и культурного бытия во всех проявлениях начала складываться древнерусская народность. Ее формирование отразилось прежде всего в складывании общерусского разговорного, а затем и литературного языка.

Киевское государство самим фактом своего появления и развития, способствуя установлению общности в материальной и духовной культуре восточного славянства, сплачивая его воедино общностью внутренней жизни и международного положения, подготовляло процесс образования единой русской народности. И «русские» IX–XI вв. начали объединяться в некий этнический массив не только в силу своего общевосточнославянского происхождения и бытия, но и в результате единства общественно-политических, государственных форм, культуры и религии, общих границ, задач и интересов.

Вот почему мы можем говорить о русских IX–XI вв. не как о пестром конгломерате племен, а как о единой, складывающейся, но, правда, так и не сложившейся до конца, народности, народности, которая не была ни великорусской, ни украинской, ни белорусской, а именно русской — точнее, древнерусской, давшей начало и той, и другой, и третьей, т. е. всем трем славянским народностям Восточной Европы.

Но Киевское государство не успело и не могло слить восточнославянские племена в единую народность.

Примитивная «империя Рюриковичей», полупатриархальная-полуфеодальная Русь, не могла этого сделать потому, что экономической общности древнерусских земель не было, а только она одна, в сочетании, правда, с другими внешнеполитическими факторами, может сплотить этнически пестрое население отдельных областей в народность. Экономическая же общность для Руси — дело далекого будущего. Объединение Руси IX–XI вв. зиждилось на очень примитивной основе. Связь между отдельными землями не была органической и ограничивалась часто лишь взиманием дани и выставлением «воев». Объединение земель, достигнутое Киевом, было непрочным и непродолжительным.

Вместе с развитием производительных сил росли децентрализационные стремления господствующего класса феодалов, что привело Русь к феодальной раздробленности.

Началось дробление Руси на феодальные полугосударства-княжества со своими феодальными диалектами, местными обычаями, нравами и т. д. Эти феодальные княжества разрезали на части складывающуюся древнерусскую народность и, воздвигнув массу политических и экономических границ, способствовали созданию новых этнических образований со своими диалектами и особенностями культуры, материальной и духовной, лишь отчасти отражающими древние племенные отличия, этнических образований эпохи феодальной раздробленности, времен «национальных областей» (Ленин).

Говоря о складывающемся в эпоху Киевской державы единстве древнерусской народности, нельзя обойти молчанием еще один чрезвычайно важный фактор, определяющий собой характер этнического объединения восточного славянства. Два основных фактора определяют собой народность как понятие этническое: язык и национальное самосознание, сознание себя как единой народности. Первый фактор только что был предметом нашего рассмотрения. Остановимся теперь на втором. Достаточно беглого взгляда, брошенного на наши древнерусские источники (а именно они отражают мысли передовых людей Древней Руси), для того чтобы убедиться в том, насколько развито было у далеких наших предков чувство патриотизма, любви к родине, само понятие Родины, земли Русской, насколько большое, всеобъемлющее понятие вкладывалось ими в слово «Русь», «Русская земля». Они были горды тем, что живут на Руси, тем, что они — русские. Общность языка, культуры, общность политической жизни, совместные походы и войны, общая борьба с «ворогами», единство религии, общность быта, обычаев, поверий, единство законов — все это в совокупности порождало чувство единства народности («мы — русские»), национальное самосознание.

«Повесть временных лет» посвящена истории земли Русской. Это — рассказ о том, «откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Руская земля стала есть». В ней все время речь идет о том, как русские князья, русские воины боронят землю Русскую; рассказывается, чем славна и сильна Русь, повествуется об удали ее сыновей, о славных походах, о великих битвах, о богатстве и роскоши многолюдных городов, о монастырях и церквах, книгах и школах, о князьях и «книжных» людях.

«Повесть временных лет» все время подчеркивает свое отношение к физическим и моральным качествам русских людей, подчеркивает любовь к Руси, к земле Русской, к русским людям.