Она проникнута бесхитростной гордостью за свою страну и свой народ и, повествуя об их историческом пути, старается привить своему читателю любовь к тому, что дорого авторам наших летописных источников, к прошлому, настоящему и будущему своей Руси.

Эти мысли еще в большей степени характеризуют «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, знаменитого современника Ярослава Мудрого. Он с гордостью говорит о своей Русской земле, о своем народе-избраннике, русском народе, о своих русских князьях. И что еще характерно для древнерусской литературы той поры — это идея единства всей земли Русской. Для авторов произведений древнерусской письменности существовала только единая Русь, Русская земля. Един народ, единая вера, единое государство, единый князь — так мыслили древнерусские книжники и иного строя жизни себе не представляли.

«Русская земля» была в те времена понятием с совершенно реальным содержанием, подобно тому как таким же реальным понятием был и «русский народ». Придет время, когда эти понятия почти исчезнут, уступив свое место таким представлениям, как Господин Великий Новгород, Великое княжество Тверское, Великое княжество Московское, Смоленское, Нижегородское и т. д., когда на сцену выступят в первую очередь псковичи и новгородцы, тверичи и нижегородцы, москвичи и смольняне, рязанцы и вятчане, а понятие «русские» как-то почти забудется, отойдет на второй план, но все это будет характерно для XIII–XV, а не для X–XI вв., даже и для конца XII столетия, когда идея единства Руси была еще очень сильна и живы были традиции Мономаха и Мстислава Владимировича Мономашича, пытавшихся приостановить начавшийся еще после смерти Ярослава Мудрого процесс распада единого Киевского государства, процесс расчленения начавшей складываться древнерусской народности, расщепления ее на этнические образования времен феодальной раздробленности, соответствующие отдельным крупным княжествам — «национальным областям» (Ленин) с их местными феодальными диалектами, особенностями быта, культуры. И лишь гораздо позднее, уже в XIV–XVI вв., начинаются «сплочение национальных областей (воссоздание языка, национальное пробуждение etc.) и создание национального государства»[780]. В X–XII вв. идея единства русского народа и земли Русской была еще очень сильна и покоилась на существующей политической государственной системе, на культурной жизни, религиозных представлениях, т. е. на всей совокупности общерусской материальной и духовной культуры. Вот почему князья даже во второй половине XI в., даже в XII в. воюют за «землю русскую», «мстят Русьскую землю», «боронят Русь», думают на «снемах» о «земле Русьской», «уставляют землю Русскую» и т. д. Недаром игумен Даниил во время своего путешествия в «Святую землю» (1106–1108 гг.) ставит в Иерусалиме лампаду «за всю Русскую землю». Такой же идеей единства проникнуто «Слово о полку Игореве», что так убедительно подчеркнул К. Маркс в своем письме к Фр. Энгельсу, указывая, что смысл самого произведения заключается в призыве к князьям к объединению[781].

Не случайно такой популярностью пользовался в народе умный и решительный сторонник «одиначества», пытавшийся приостановить княжеские «которы» и распад Киевской державы Владимир Всеволодович Мономах, «добрый страдалец за Русскую землю», который «много пота утер за землю Рускую»[782]. Автор «Слова о полку Игореве» горюет о том, что его нельзя было сделать бессмертным и навеки пригвоздить к горам Киевским. Для автора «Слова о погибели Русской земли» Русская земля тянется от Карпат и Дуная до Ледовитого океана («дышючего моря»), от литовских лесов до мордовских твердей. Сознание единства русского народа явилось результатом единства материальной и духовной культуры, единства языка, религии, идеологии, политической жизни, государственности, законов, быта, обычаев и т. п.

В развитии сознания единства Руси огромную роль сыграли совместная борьба русского народа различных земель с общими врагами, единство политических, государственных форм, единство, или, вернее, общность, языка, религии, идеологии. Все эти вопросы рассматривались нами выше, и вряд ли стоит к ним возвращаться. Но нельзя не обратить внимания на большое значение единства законов для всей Руси. Этим законом для всех русов был вначале «Закон русский», упоминаемый в договорах русских с греками. Затем на смену ему пришли «Русская Правда» Ярослава, «Правда» Ярославичей, «Устав» Мономаха, «Церковные Уставы», «Устав о мостех» и другие аналогичные законодательные акты. Они действовали в Галиче и Рязани, в Новгороде и Перемышле, в Берестье и Дрогичине, в Дорогобуже и Смоленске, в Киеве и Ростове. Они отразились в Литовском Статуте и в великокняжеском судебнике 1497 г., т. е. положили начало законодательству всех трех восточнославянских народов: великорусского, украинского и белорусского. Огромную роль в деле укрепления национального самосознания древнерусской народности играло сложившееся под влиянием этнической близости, общности религии и государственной организации единство культуры. Единство культуры всех областей Руси от Перемышля и Берлади, от Малого Галича и Бельза до Мурома и Рязани, Ростова и Владимира, от Ладоги и Пскова, от Изборска и Белоозера до Олешья, Тмутаракани, до Галицкой и Переяславской «Украины» проявляются буквально во всем — от архитектуры до эпоса, от украшений и резьбы по дереву до свадебных обрядов, поговорок, поверий, песен.

Культура Киевской Руси времен Владимира, Ярослава является более или менее однородной, более или менее единой по своему характеру[783]. Об этом говорит древнерусский архитектурный стиль, общие черты которого отнюдь не перекрываются местными вариантами и локальными особенностями. Сходство в архитектурных памятниках древней Галицко-Волынской и Владимиро-Суздальской Руси XII–XIII вв. перерастает в идущее от глубин народного творчества сходство деревянного зодчества Прикарпатской и северной Руси гораздо более позднего времени.

Когда внимательно всматриваешься в деревянные церкви XVII–XVIII вв. в Чорне, Грабе, Ходорове, Микуличине, Иезуполе, Малнове, Дрогобыче, Барыне, Маткове, Кривке в Галиции, в Беловеже у Бардиова в Угорской Руси и сравниваешь с деревянным зодчеством Русского Севера, с церквами в Мезени, Варзуге, Каргополе, Кеми, Заостровье, Тотьме, Шенкурске, невольно бросается в глаза разительное сходство тех и других памятников[784]. Это сходство может быть объяснено только глубокими и неистребимыми народными традициями, не прекратившимися даже тогда, когда обе области земли Русской — и Прикарпатье, и далекий Север — были оторваны друг от друга на целые столетия и пребывали в различных культурных очагах, в составе различных государственных образований. Именно они, эти традиции, идущие от глубин народной жизни, народного творчества, обусловили сходство народного зодчества двух различных и очень далеких друг от друга русских земель. Предоставленный собственной инициативе, не ощущая давления со стороны казенного искусства власть предержащих, которые в При- и Закарпатье были иноверными, иноязычными, инокультурными и инонациональными, а на Русском Севере почти отсутствовали, народ великорусской речи на берегах Сухоны, Онеги, Северной Двины создавал памятники деревянного зодчества, аналогичные тем, которые создавал народ украинской речи на обоих склонах Карпат, по берегам Сана, Тиссы, Попрада, Быстрицы, Днестра, Белого и Черного Черемошей. Эта аналогия объясняется тем, что и те и другие — далекие