Я не заметила, как застонала от внезапно заполнившего меня ощущения всепоглощающей безысходности. Перед глазами замерцали странные пульсирующие мушки. Арнольд резко обернулся, хотя продолжал стоять между мной и Холтами с расставленными в сторону руками, таким образом не позволяя никому из желающих коснуться меня. Он посмотрел на меня сверху вниз таким обеспокоенным взглядом, что я мгновенно поняла, что со мной не всё в порядке.

–Всё в порядке?– широко распахнутые глаза Рида продолжали стремительно округляться.

–Мне плохо,– стараясь сжимать зубы как можно сильнее, процедила я.

–Что?!

Прежде чем я успела спросить у лаборанта, обеспокоенно наблюдающего за развернувшейся на его глазах трагедией, я заметила в двух шагах позади себя дверь с табличкой, информирующей о находящейся за ней мужском туалете. Времени разыскивать женский туалет у меня не было, так что я поспешным шагом направилась к этой двери и, распахнув её настежь, уже не подошла, а подбежала к раковине, поняв, что добраться до унитаза я не успею.

Меня вывернуло наружу прямо в раковину. Так громко, что, держу пари, мою реакцию на правду услышали все оставшиеся в коридоре люди, так как дверь в уборную, как позже выяснилось, закрылась не до конца.

Как только меня стошнило, мне сразу полегчало – мушки перед глазами прошли, а взбесившийся пульс стал постепенно выравниваться.

Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, я обдала прохладной водой горящее лицо и трясущиеся руки, после чего воспользовалась бумажными полотенцами и вдруг встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Я не знала, что в эту секунду, из-за приоткрытой двери уборной, за мной наблюдало десять пар заинтересованных глаз, иначе бы я не врезалась кулаком в сушильный аппарат, тем самым непреднамеренно заставив его слететь на пол, и не спрятала бы своё лицо в ладонях. Я не плакала. Я просто пыталась восстановить своё сорвавшееся на быстрый кросс дыхание. Все это понимали. А я тем временем хотела сдохнуть.

Стоило мне только понять, что за мной наблюдают, я, словно ошпаренная, покинула уборную. На взволнованные взгляды семейства Холт и их полураспахнутые объятья, я сделала очередной шаг в противоположную от них сторону со словами: “Мне нужно переварить”,– которые прозвучали даже для моего слуха слишком подавленным тоном. Холты едва не взрывались от положительной эмоции, меня же разрывала совершенно противоположная эмоция: яхотела разбить ту стену, на которую Холты предпочитали вскарабкаться от радости. Да, им было больно, особенно мистеру и миссис Холт, но одновременно они ощущали радость. Мне же было просто больно. Просто очень-очень-очень больно и ничего больше.

Я и Арнольд уехали на не сразу пришедшем лифте одни, оставив Холтов стоять посреди коридора в растерянном состоянии. Оказывается, перед тем, как броситься в уборную, я выбросила под ноги документы, обличающие правду. Арнольд подобрал их и теперь, обняв меня одной рукой за плечи, непроизвольно мелькнул перед моими глазами цифрами 99,99%. Слегка простонав, я призакрыла глаза…

Прежде чем выйти к прессе, я взяла себя в руки. Вспышки фотографов слепили, крики журналистов глушили, но в итоге мы всё же смогли добраться до автомобиля без применения чрезмерной физической силы.

Мы отправились в квартиру Арнольда, потому что на сей раз я не была уверена в том, что Холты не станут пытаться искать со мной встречи, особенно с учётом того, что Астрид знает мой точный адрес. Оказавшись в квартире, Арнольд, увидев меня рухнувшей в кресло, предложил мне выпить красного сухого или виски, но я с неожиданным напряжением отказалась. Дальше я час отмокала в ванной, затем мы плотно пообедали – благо Арнольд мог похвастаться способностью приготовить вкусное блюда из минимума продуктов. После обеда я проспала пару часов, после чего мы пили чай с песочным печеньем и смотрели детективные боевики.

Мы почти не говорили. Не потому, что Арнольд не старался меня разговорить, а потому, что разговаривать не желала я.

За час до сна я отправилась в уборную, а когда вышла, наткнулась на Арнольда – скрестив руки на груди, он поджидал меня в коридоре.

–Что?– вяло поинтересовалась я в ответ на его пронзительный взгляд.

–В отношениях со мной молчание не прокатит. Тебе стоит привыкать к мысли о том, что мы будем постоянно обсуждать все волнения и бури, которые будут разворачиваться внутри нас и вокруг нас, какими бы они страшными ни казались и ни являлись.

–Ладно… – вздохнув, я непроизвольно скрестила руки на груди в защитном жесте и сдвинула брови. Хотя я и не была в восторге перед перспективой раскрывать перед кем бы то ни было свою душу, всё же я решила попытаться. Потому что тот, с кем я хотела быть, утверждал, что от этого будет лучше не только мне, но нам. Немного подумав, я относительно неуклюже начала.– Теперь я понимаю, как чувствует себя Байрон Крайтон, пребывающий в процессе осознания подмены всей своей жизни целиком.

–И как же он себя чувствует?– блондин неосознанно для себя, но явственно для меня красиво сощурил свои шоколадные глаза.

–Крайне хреново,– жёстко отчеканила ответ я, но на последней гласной ноте мой голос неожиданно сорвался. Услышав этот невесомый, но значительный срыв, Рид мгновенно расцепил свои скрещенные на груди руки и, подойдя ко мне, применив силу расцепил мои скрещенные руки, после чего, несмотря на моё сопротивление, внезапно вызванное моим проигрышем в битве за мои скрещенные руки, с такой силой прижал меня к своей груди, одной рукой обхватив меня под лопатками, а второй обвив мою шею, что я едва не воскликнула от случайной боли, которую он не специально наносил мне своими настойчивыми действиями. Он удерживал меня, словно напряжённую пружину, до тех пор, пока я не успокоилась и, смягчившись, наконец перестала оказывать ему сопротивление. Тяжело дыша, я была на грани от слёз и потому не узнавала себя, но всё равно произнесла:

–Маккормак всё ещё на свободе, Ламберт упивается славой, а я…

–А ты, Пейтон Пайк, в моих объятьях,– уверенным шёпотом произнёс мне прямо на ухо Рид, и мои волосы мгновенно нагрелись от его тёплого дыхания.– Они ещё ответят за всё, что совершили, после чего больше никому не причинят вреда. Я обещаю тебе.

–Никогда не обещай того, что не можешь гарантировать,– первые две слезы сорвались с моих глаз, но я почувствовала облегчение уже лишь оттого, что Арнольд, с силой прижимая меня к себе и себя ко мне, паля мою шею своим горячим дыханием, не видит влаги в моих глазах, пусть и слышит её присутствие в моём голосе.

–Тогда я пообещаю тебе всегда быть сильнее тебя. Чтобы ты всегда могла найти силу, заботу, любовь и защиту в моих объятьях.

Это было хорошее и красивое обещание. Поэтому в эту секунду я жалела лишь об одном: отом, что слишком скоро проверю на прочность правдивость этих пламенных слов.

Я снова пришла в лабораторию. Не для того, чтобы убедиться в правильности полученного накануне результата генетического теста – в его верности я не сомневалась даже несмотря на то, что вера в него мне давалась с трудом даже спустя сутки. Вчера вечером, в тот самый раз, когда я отлучалась в уборную, после выхода из которой у меня состоялся разговор с Ридом, я сделала один звонок. Лаборант Эрик Хьюз, тот самый, который проводил экспертизу по всем делам Ламберта, включая моё дело, был со мной близко знаком: три года назад я вернула ему украденное его соседом фамильное украшение, золотое кольцо с бриллиантом в четыре карата, и с тех пор этот отец-одиночка, несколько лет назад оставшийся с двумя детьми-подростками на руках, стал считать себя обязанным передо мной. И вот, наконец, я обратилась к нему с одолжением, тем самым освобождая его от возложенного им самим на свои плечи бремени долга.