В это время итоги действий «сорок пятой» подводят и в Берлине, на набережной Тирпица, в штабе сухопутных войск.

На утреннем совещании у командующего ОКХ, майор фон Белов, состоящий офицером связи при штабе PzGr 2, доложил свои впечатления о действиях группы. Доклад фон Белова подтвердил предположения Гальдера, присутствующего на совещании, о том, что 45-я пехотная дивизия, по-видимому, зря понесла в районе Брест-Литовска большие потери.

По итогам доклада, было решено поручить генералу артиллерии Бранду, во-первых, выяснить эффективность огня установок «Карл» по району Бреста, во-вторых — расследовать действия там же и 45-й пехотной дивизии[1149].

Тем временем Фриц Шлипер, в полдень выехавший в штаб корпуса лично, уже видит ситуацию иначе, чем утром. На состоявшемся там обсуждении выясняется, что дивизия будет готова к походу не раньше, чем вечером 26 июня. Для главных же сил дивизии, как указал Шлипер, причины того, что выступление невозможно вплоть до вечера 27.6, это:

1) зачистка еще не закончена. (В первой половине дня прочесываются отдельные участки и ведется подготовка для окончательной зачистки Северного острова.)

2) цитадель должна передаваться другой воинской части.

Одним словом — перспективы пока еще туманны. Однако такая ситуация не может долго продолжаться — корпус уже ушел слишком далеко, решая грандиозные задачи. Смысла держать дивизию на зачистке небольшой территории в тылу — нет. Вероятно, именно на этом обсуждении и было принято решение — если в ближайшие сутки зачистка цитадели не завершится и замену «сорок пятой» нельзя будет найти — она будет выведена из состава корпуса.

…Захватив вершину вала пкт 145, главное, чего добился разведотряд — доступ к воде для группы Фомина стал еще более затруднен. Кроме того, предыдущие попытки прорыва были все же как-то прикрыты валом пкт 145 — сейчас этой возможности уже не было. И, в дополнение ко всему, теперь противник получил возможность и с севера вести в окна 33-го инженерного прицельный фронтальный огонь. Окна были слишком широки — и противотанковым пушкам Вацека с юга, и стрелкам разведотряда с севера не составляло никакого труда вновь и вновь, выбивая выстрелами нехитрую маскировку, подстреливать находящихся в казарме бойцов.

Сейчас им, уже четвертый день страдающим от жажды и голода, было совершенно негде укрыться. Но бой продолжался — с выходом на вал пкт 145-го разведотряда разнообразие в него внесли снайперские поединки. Иван Долотов: «В крепости немцы применяли чучела, которые выставляли в траве и кустах на валах за Мухавцом. Чучела были сделаны очень искусно, они перемещались и по окраске здорово имитировали живых солдат. Здесь же, впервые, я убедился в меткости снайперской стрельбы. Худой, веснушчатый красноармейчик с острым носом лежал на груде матрасов у края окна и время от времени прикладывался к прицелу самой обычной, даже без оптического приспособления винтовки. После выстрела он снимал с себя фуражку с красным околышем пехотинца и вытирал ею потное лицо. Когда я обнаружил немца, приспособившегося за толстым деревом на валу за Мухавцом, я указал на него парню. Немец вырубил с краю ствола у самой земли треугольник и очень удачно маскировался, имея возможность стрелять, не высовываясь из-за дерева. Мне хотелось убедиться в меткости снайпера и чтобы не ушел фашист. Я беспокоился, что нет оптического прицела у красноармейца, но он сказал, что на таком расстоянии он его и так снимет. Когда просвет в стволе закрылся, снайпер выстрелил. Сейчас же за стволом дерева взметнулся и тут же рухнул немец. Мы все были поражены таким мастерством, которое никак не соответствовало неказистому виду этого советского солдата»[1150].

Однако стрельба пехотинцев разведотряда не причиняла большого ущерба — как свидетельствует Долотов, наиболее сильный огонь велся с юга, по внутренней стороне казарм, где атаковал батальон Фрайтага.

…Командование I.R.133 вовсе не горело желанием устроить еще один бой в кольцевой казарме, понимая, что он приведет к несомненным большим потерям и сомнительным результатам. Ведущаяся одновременно со штурмом «Дома офицеров» зачистка территории, зданий, еще вчера считавшихся захваченными, показала, что продолжают сопротивление те русские, большинство из которых готово сражаться до последнего. Герхард Эткен записал в тот день в KTB: «Оставшиеся части русских упорно сопротивляются. Случается, что из домов, чья большая часть взорвана, тотчас возобновлялся огонь. Зачистка так трудна потому, что отдельные русские скрываются среди лохмотьев, ведер, даже в кроватях и на потолках, и снова начинают стрелять после обыска дома или кидаются на солдат с остро отточенными ножами. Причиной для необычно настойчивой и выносливой защиты является внушенный комиссарами страх об их расстреле в немецком плену. Некоторые из пленных вообще не встают, а хотят быть застреленными на месте»[1151].

Убедившись, что боевой дух защитников не сломлен, Кюлвайн решил, не прекращая обстрелов «Дома офицеров» из пехотного оружия и противотанковых орудий, задействовать средства саперов. Поднявшись на крышу кольцевой казармы, в одном из захваченных ее секторов, саперы, пройдя по крыше через Трехарочные, очутились над казармой 33-го инженерного. Вместе с ними было достаточно взрывчатки, чтобы сделать то, что двумя днями ранее Лерман сделал с немцами, обороняющимися в столовой, взрывая перекрытия и стены, загнать противника в угол, принудив к капитуляции.

Подрывать решили, опуская взрывчатку в дымоходы[1152]. Стены это не развалит, но должный эффект произведет — напуганные взрывами русские спустятся в подвалы, прекратив огонь. В это время к подвальным окнам подбегут штурмовые группы и различными ящиками, коробками, обломками кирпичей и прочим мусором забьют выходы из них[1153]. Масух решил лично руководить операцией.