жену жестоко убили. Он был искренне убежден, что это не суицид, но ему никто не верил, особенно полиция. От него отмахивались, его не замечали, высмеивали как сумасшедшего. Подобный жизненный опыт может сломать кого угодно. Неудивительно, что он решил удалиться от человечества.

— Ну хорошо, но ведь прошло уже двенадцать лет. И вы думаете, что Вэнс все еще там… и жив?

— Два года назад он был еще жив. Скоро мы все узнаем.

— Да. Но вы видели кино «Избавление»?

— Нет.

— Я что хочу сказать: если я услышу игру на банджо, то разворачиваюсь отсюда к чертовой матери[937].

Машина оставляла за собой след белой пыли. Дорога стала еще хуже, и Колдмун сбросил скорость. Дикие заросли сменились бескрайним пространством высокой травы, настолько вытянувшейся вверх, что казалось, будто они едут в зеленой расщелине. Еще через милю перед ними возник темный кипарисовый лес. Он тянулся без конца и без края, становился все темнее и темнее, пока они не оказались посреди унылого болота, на приподнятой грунтовой дороге, бегущей среди массивных кипарисовых стволов и густого кустистого подлеска. Здесь снова повсюду на редких солнечных пятнах сверкали грязные спины аллигаторов.

— До Парадайз-Лэндинг еще полторы мили, — сказал Колдмун, посмотрев на экран телефона.

Две палочки сигнала сократились до одной. Прошло еще несколько минут, и теперь солнце едва пробивалось сквозь кроны деревьев. Потом дорога сделала поворот и пошла вдоль широкого канала. Лес открылся, обнажив выжженный зеленый ландшафт с несколькими просевшими мостками, уходящими в воду, ветхим магазином и двумя ржавыми бензоколонками под металлическим навесом. За мостками Колдмун увидел параллельные полосы когда-то мощенного бульвара с фонарными столбами и рядами недостроенных домов — бетонными коробками, брошенными до завершения строительства. В ближнем к ним окончании бульвара лежали несколько каяков из выцветшего стекловолокна, они были связаны вместе и имели сомнительную плавучесть. Облезший знак гласил: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПАРАДАЙЗ-ЛЭНДИНГ».

Машина остановилась, и они вышли. Колдмун настороженно огляделся, нет ли поблизости аллигаторов, но если они и были, то лежали, погрузившись в воды канала. Со столбиков на мостках взлетели две цапли.

— Похоже на один из неудачных флоридских проектов, о которых много писали. — Колдмун снова посмотрел на телефон. — До Кейнпатча еще три мили. Но дорога, похоже, кончается здесь.

Пендергаст ничего не сказал, просто посмотрел вдаль на коричневую воду канала.

— После вас, старина.

Пендергаст, по-прежнему не произнося ни слова, пошел к мосткам. Колдмун последовал за ним. К одной из тумб была причалена небольшая алюминиевая лодка с воздушным винтом.

— Здесь явно кто-то все еще бывает, — сказал Пендергаст. Он нагнулся и осмотрел лодку. — И ключи в замке зажигания. Как удобно.

— Вы собираетесь ее угнать? — спросил Колдмун.

— Мы имеем право реквизировать ее, — ответил Пендергаст. — Но в этом нет необходимости.

Он кивнул в сторону потрескавшейся деревянной таблички, на которой краской было начертано:

ПРОКАТ АЭРОЛОДКИ.

10 ДОЛЛАРОВ В ЧАС, 50 ДОЛЛАРОВ В ДЕНЬ.

КАНИСТРА БЕНЗИНА 20 ДОЛЛАРОВ.

— Поразительное доверие, — заметил Колдмун.

— Сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову проделать такой путь, чтобы угнать столь специализированное транспортное средство.

Колдмун прокричал приветствие — раз, другой, но иного ответа, кроме жужжания насекомых, они не дождались.

Пендергаст засунул руку в карман своего черного костюма (Колдмун давно уже перестал спрашивать себя, как Пендергаст может носить такой костюм в условиях флоридской жары и влажности), вытащил бумажник, достал из него купюру в сто долларов, нанизал ее на ржавый гвоздь, торчащий из столбика, и показал на лодку:

— Чувствуйте себя как дома.

41

Фоше уже видела дело Джасмин Ориол и знала, что оно гораздо более поверхностное, чем дело Лори Уинтерс. Тело Ориол нашли в мотеле близ Саванны в штате Джорджия. Дело вел не судмедэксперт, а избранный коронер округа, не имевший звания доктора медицины, и он передал аутопсию на откуп интерну из местной больницы. Возможно, этот интерн впервые проводил реальное вскрытие, и у него получилось нечто несуразное. Фотографии были непрофессиональными и недоэкспонированными. Отчет, их сопровождавший, почти не имел практической пользы. Ни одна из фотографий подъязычной кости не имела достаточной резкости, чтобы можно было разглядеть что-либо существенное. Токсикологический анализ указывал, что, как и в случае с Уинтерс, в крови не обнаружено ни алкоголя, ни наркотиков. И этим дело практически исчерпывалось. Фоше покачала головой, собрала фотографии и убрала их в папку вместе с отчетом коронера. Без эксгумации ей оставалось только принять на веру сведения о переломе рогов подъязычной кости. Но теперь ее опять заинтересовала не медицинская сторона вопроса, а вероятность того, что полицейский, проводивший следствие, как и в случае с Лори Уинтерс, записал регистрационные номера машин постояльцев.

Она перешла к полицейскому отчету. Джасмин Ориол отправилась повидаться с женихом, ее путь лежал из Майами в Нью-Йорк, где тот учился в университете на доктора. Это была первая ночь ее путешествия через всю страну. Флорида — длинный штат, к тому же Джасмин могла поздно выехать; как бы то ни было, она проехала всего ничего.

К разочарованию Фоше, следователь не скопировал журнал регистраций, не привел ни имен постояльцев, ни регистрационных номеров их машин. Но хотя бы нашлась запись беседы с портье мотеля — человеком по имени Уитон, который страстно хотел помочь следствию: запись заняла четыре страницы, напечатанные через один интервал между строками.

Фоше начала читать. По словам портье, Ориол приехала около шести часов вечера, попросила порекомендовать ей ресторан и ушла поесть на другую сторону улицы. Уитон видел, как она вернулась около половины восьмого. Она подошла к нему в восемь, спросила, сможет ли она утром воспользоваться феном для волос. Портье не заметил ничего необычного — она казалась веселой, сказала невзначай несколько слов о своем женихе.

На следующее утро он удивился, когда она не встала пораньше: ему казалось, что она хочет как можно скорее пуститься в путь. Но забеспокоился он только к полудню, когда отправил в ее номер горничную. Услышав крик, он прибежал и увидел, что женщина повесилась на потолочном вентиляторе, выбив из-под себя стул. С этого места портье продолжал и продолжал говорить, сетовал на трагедию и на ее влияние на бизнес, говорил, что никогда прежде такого не случалось и зачем ей было спрашивать про фен, перед тем как покончить с собой в таком уважаемом месте, и так далее практически без перерыва, пока полицейский, допрашивавший его, не пресек этот поток.

Но вопрос был хороший: зачем спрашивать про фен, собираясь воспользоваться им утром, а после этого повеситься? Фоше знала про