— На это можно кормить досыта целый полк в течение десяти лет, — заметил Игорь Андреевич, пробегая глазами печальную опись. — Не так ли, Бухарцев?

— Да, на этот раз не голод мной руководил! — чуть ли не простонал допрашиваемый. — Другая мечта! Утереть нос Скворцову-Шанявскому! Вы не можете себе представить, сколько унижений и оскорблений вытерпел я от этой гниды! Ей-богу, в старое время баре не позволяли себе вести так со слугами. Вот уж истинно про него: из грязи да в князи… Бывало, что совсем не думал обо мне, ел ли я хоть раз за сутки, спал ли. И попрекал каждой подачкой… Как мне хотелось сесть с ним на равных за карточный стол, этак небрежно швырнуть нераспечатанную пачку сотенных!

— А что, до этого вы не играли со Скворцовым-Шанявским? — спросил Дмитрий Александрович.

— Откуда?! — вытаращился на подполковника Эрнст. — С моими-то копейками против его сотен тысяч? Я вообще никогда не садился играть в карты на интерес. Но вот когда у меня была целая сумка золотишка и камешков, тут уж позвольте-подвиньтесь! Я и махнул в Южноморск. Туда ещё каждую осень съезжались лобовики… Слышали о таких?

— Да, — кивнул Игорь Андреевич. — Боссы среди картёжников.

— Вот-вот! Ну и, конечно, Валерий Платонович! Как же без него обойдётся «коррида», — усмехнулся допрашиваемый. — Надеюсь, и это словечко вам знакомо?

— Естественно, — подтвердил Чикуров.

— Первый удар по моему бывшему шефу был нанесён, когда я снял особняк куда шикарнее его! — продолжал Бухарцев, не скрывая злорадства. — Я пригласил его. Увидел он, как я живу, и чуть жёлчь не разлилась от злости! Как, его бывший холуй обошёл его? Это было для шефа как хороший нокдаун! Но я не даю ему опомниться и предлагаю перекинуться в стос. Ставку заламываю — как настоящий лобовик. Он занервничал, но отказываться было неудобно: как бы я не подумал, что он боится сесть со мной.

— А вы проиграть не боялись? — поинтересовался Кичатов. — Сами же говорили, что Скворцов-Шанявский шулер.

— Это он у себя дома шулер, когда Орыся подглядывала карты партнёров через щёлку в ковре и, зайдя потом в комнату, особыми знаками передавала Валерию Платоновичу.

Следователи переглянулись: о том, что Сторожук помогала Скворцову-Шанявскому обманывать соперников, они слышали впервые.

А Бухарцев тем временем продолжал:

— Ну а тогда мы играли на моей территории. Правда, опыта у меня, считай, никакого. И я проиграл десять тысяч. Шеф похлопал по плечу: прощаю, говорит, долг. Тогда я решил окончательно послать его в нокаут. Знаете как? Вынимаю пачку за пачкой! С банковскими наклейками! И швыряю ему небрежно…

— У подследственного вырвалось торжествующее ржанье. — Кранты! Рефери отсчитал десять раз, и моего патрона унесли с ринга…

— Погодите, — перебил его Чикуров. — Каким образом вы, так сказать, превратили золото и драгоценности в купюры?

— Это было нетрудно, — доверительно улыбнулся допрашиваемый. — Труднее наоборот. Бумажки и есть бумажки! Они могут обесцениваться, а вот драгметалл и камешки со временем только дорожают и для них нет государственных границ!

— Кому же вы продавали, как вы говорите, драгметалл и камешки? — спросил подполковник.

— Да в общем-то в своём кругу. Решилину, например, — ответил Бухарцев.

— Ну и надувал же он меня, этот гений советской живописи! И торговался как базарная баба! — Он сплюнул. — Аж противно! А не хотелось терять своего достоинства: бери, подавись! Вот с Дончаковым было все легче. Тоже прижимистый, но с Решилиным не сравнить.

Продал, оказывается, Бухарцев кое-что из награбленного у покойных тому же Скворцову-Шанявскому, «облепиховому королю» Привалову и кому-то из местных. Как поняли следователи, в карты Эрнсту катастрофически не везло. Да и не могло повезти: разве мог он противостоять шулерам с их изощрёнными методами и приспособлениями? Редкие выигрыши случались у него только тогда, когда он играл со случайными партнёрами на городских пляжах, в парке. На таких катранах ставки были мелкие (по сравнению, конечно, с лобовиками), но зато Эрнст приобретал нужные навыки перед решающим сражением, «корридой». Для неё он держал неприкосновенный запас золотишка, драгоценностей и бумажных купюр.

— И когда состоялось сражение? — спросил Кичатов.

— Вначале предполагалось первого-второго ноября. Но тут Орыся вляпалась в историю: у неё вытащили деньги в автобусе. И она побежала в милицию… Да вы, наверное, знаете об этом?

— Знаем, — кивнул подполковник.

— Скворцов-Шанявский перепугался, что начнут копать: откуда, мол такие барыши? Не дай бог, выйдут на него. Вот и решили поскорее провести «корриду» и разбежаться кто куда… Собрались вечером двадцать первого октября за городом. Место отличное! Хотите — море вам, хотите — речка. Чернушка называется. Вокруг кипарисы, лавры и прочая экзотика. Палатку поставили. Словом, все чин-чинарем…

Здесь допрос пришлось прервать, так как подошло время обеда и Бухарцева увели в камеру.

Встретились с ним следователи вновь через полтора часа. Что им удалось выяснить, лучше всего видно из протокола допроса:

«Чикуров: Что за люди принимали участие в „корриде“?

Бухарцев: Из тех, с кем я был знаком раньше, — Скворцов-Шанявский, Привалов, Ярцев, Варламов и Решилин. Феодот Несторович прибыл с какой-то женщиной, которая все время держалась в сторонке. Мы и раньше слышали, что Феодот Несторович в Южноморске не один, и все гадали: с кем? С любовницей, служанкой?.. А тут увидели её воочию. Я ещё шепнул Ярцеву: ну и краля, ни рожи ни кожи… Должен был принять участие также Жоголь, но он срочно улетел в Москву: мол, у него сердце забарахлило. Но зато Леонид Анисимович порекомендовал нам лоха, которому с ходу дали кличку Философ. Уж больно заумные речи вёл.

Кичатов: А как его настоящее имя?

Бухарцев: Павел Кузьмич. А фамилия — Астахов. Ну и последний — Саша Великанов. Тот самый знаменитый киноартист. Я даже глазам своим не поверил, когда он появился. Думал, будет задаваться, но он оказался простецким парнем, своим в доску.

Чикуров: Кто ввёл Великанова в вашу компанию и когда?

Бухарцев: Еремеев, телохранитель Жоголя. Случилось это ещё в июле, под Москвой, на даче тестя Еремеева.

Кичатов: Кто ещё участвовал в «корриде»?

Бухарцев: Больше никто. Сразу же после приезда Великанова сели за карты. И очень скоро выяснилось, какую подлянку подкинул нам Жоголь. Уверял, что Философ — лопух. Сам Леонид Анисимович раздел его на двадцать четыре тысячи, а у того, мол, ещё полный чемоданчик сотенных… Причём Жоголю даже не понадобилась помощь Вербицкой.

Чикуров: Что вы имеете в виду?

Бухарцев: Жоголь работал в паре с Викторией: заманивали лоха и обдирали как липку. Действовали так же, как и Скворцов-Шанявский с Орысей Сторожук.

Кичатов: В чем же выразилась, как вы сказали, подлянка?