Этот эпизод был снят одним кадром от выхода Сталкера из спальни до припадка жены. Потом Тарковский при монтаже врезал в него два коротких кадра — включение света женой и уход Сталкера из дома. Такая съемка требовала точнейшего движения камеры и актеров в кадре. Операторская команда уже приноровилась к самым сложным движениям и переводам фокуса и справилась с ними вполне удачно. И конечно, этот эпизод потребовал колоссального мастерства и огромных физических, нервных и эмоциональных усилий от актрисы. Алиса Фрейндлих сыграла его фантастически. Слова «хорошо, великолепно» здесь не годятся. Это была игра на разрыв аорты, как говорил Мандельштам. Наверное, с такой степенью самоотдачи актеры умирают на сцене.

Во время съемки этого эпизода было много репетиций, пять или шесть. И каждый раз Тарковский требовал от Алисы Фрейндлих, чтобы она играла как можно натуральнее и физиологичнее, чтобы была очевидна ее крайняя издерганность и нервный срыв. Он и сам был очень нервен и возбужден. Вот фрагмент его сумбурной постановки задачи Фрейндлих перед съемкой: «То есть это самое все главное… Дубль, два, три… Длинный, сто метров, двести — мне это совершенно все не важно. Мне важно, чтобы вы здесь ничего мне не показывали… Мне важно, чтобы это было так, как будто… на этом уровне… Вы сами ощущаете, где это можно дать — убавить, прибавить… Это только вы можете контролировать… Потом, все это… Этого нельзя допустить, вы понимаете, да?.. Это все на пределе, это на пределе…». Ленинградский режиссер Людмила Станукинас сняла этот инструктаж Тарковского для фильма об Алисе Фрейндлих. Согласитесь, задача не очень ясная, но Алиса Бруновна точно почувствовала, чего он хочет, и сыграла так, как было нужно Тарковскому. Потом было три или четыре дубля. В конце концов, режиссер так «накачал» актрису, что, когда снимали последний дубль, у нее случился настоящий припадок.

Алиса Фрейндлих: С моей точки зрения, эта тяжелая сцена недостаточно прописана в сценарии, мало текста, не на что опереться. И Тарковский добивался нужной ему эмоциональной наполненности с помощью многократных дублей.

Поскольку играть нужно было истерику, и напряжение с каждым дублем нагнеталось, под конец мне стало плохо[502].

Актриса стала корчиться и биться в реальных судорогах, они становились все сильнее, продолжались уже пару минут, но Андрей Арсеньевич не останавливал съемку. Княжинский дважды отрывался от камеры и вопросительно смотрел на Тарковского, но тот зачарованно смотрел на бьющуюся в судорогах актрису и шепотом приказывал оператору: «Не выключай, не выключай камеру!» Андрей Арсеньевич с жадным любопытством ждал, что будет дальше. Глаза Алисы потеряли осмысленное выражение, а конвульсии стали такими сильными, что я не выдержал и, заорав: «Вы что, не видите, что ей плохо!», ринулся в кадр, не дожидаясь режиссерской команды «Стоп!». Я схватил Алису Бруновну в охапку и побежал с ней в сторону актерских комнат, крича: «Вызовите врача, как можно скорее!» Пока я нес ее, она продолжала биться в конвульсиях. Мне было тяжело ее удерживать и нести, страшно, что я могу ее уронить, и еще страшнее от мысли, что она может умереть у меня на руках. Пробежав метров пятьдесят до актерской комнаты, я за эти несколько секунд весь покрылся потом от таких предчувствий. В актерской комнате уложил Алису на кушетку, она понемногу затихла и, похоже, потеряла сознание, отключившись. Я сидел рядом, прижимал ее к себе, гладил по голове, как маленького ребенка, говорил успокаивающие слова. Она не реагировала. Я испугался, не зная, что делать, налил воды, попытался дать ей попить. К счастью, она проглотила несколько глотков и стала приходить в себя. Тут в комнату вбежали Маша Чугунова, Нэлли Фомина и медсестра из студийного медпункта. Она дала Алисе понюхать нашатырный спирт, налила и дала выпить валерьянки, стала считать пульс, мерить давление, потом быстро открыла чемоданчик, достала шприц и стала готовиться к инъекции, а я был выставлен в коридор. Через несколько минут медсестра сказала, что все будет в порядке и мне можно войти.

Я зашел в комнату, но каково же было мое изумление, когда Алиса Бруновна стала стыдливо просить прощения, говорить, что это произошло с ней впервые, извиняться и сожалеть, что она доставила нам столько волнений и хлопот. Когда я выходил из комнаты, туда вплыла Лариса Павловна. Не знаю, что там она говорила, но Алиса Бруновна и по сей день считает, что ее спасла жена Тарковского, остановившая съемку. Сам Андрей Арсеньевич в актерскую комнату заходить не стал, а в павильоне только спросил, как самочувствие актрисы. «Она пришла в себя, ей дали валерьянки, и сейчас ею занимается медсестра». — «Ну и хорошо!» — удовлетворенно сказал Тарковский. Заходить в комнату, чтобы узнать, как себя чувствует доведенная до судорог актриса, Андрей Арсеньевич не стал. В монтаже он вырезал большую часть припадка как слишком долгого и неприятно физиологичного.

Я уже упоминал, как в самом начале съемок «Сталкера» в феврале 1977 года Тарковский снимал кинопробу Алисы Фрейндлих. Она так впечатляюще сыграла предложенный ей эпизод, что в декабре 1978 года Андрей Арсеньевич захотел вставить эту кинопробу в фильм, и лишь качество фонограммы (звукозапись не соответствовала нужным кондициям) не позволило ему реализовать это желание. Но и снятый спустя более чем полтора года монолог жены Сталкера очень нравился Тарковскому. Он считал, что в нем он в наибольшей степени выразил ее характер и самого себя…

К концу картины мы все привыкли к стилю работы Тарковского, к его импровизациям, к тому, что сказанное сегодня часто отменяет его вчерашние решения — подготовленные и отрепетированные мизансцены, потребовавшие большого труда, а иногда и чрезвычайных усилий. Актеры безропотно учили на площадке новые тексты, совсем не похожие на те, что они заучивали накануне, готовясь к съемке. Нас не удивляли и не возмущали его неожиданные, возможно, для него самого, новые оригинальные решения. Меня не удивило и возникновение финального эпизода в фильме, о котором ни в сценарии, ни в планах Тарковского, известных нам, не было ни слова. Мы уже понимали, что это будет великая картина, и делали все, чтобы она состоялась. Оставалось несколько дней до конца съемок, и к любым неожиданностям мы были готовы.

В 1978 году при съемках «Квартиры Сталкера» неожиданно добавился еще один объект (точнее, половина объекта), который можно назвать «кабинетом Сталкера». Спальню в начале фильма мы снимали так, что ее правая сторона была не видна. Там стояла отъемная стена, которую убирали, чтобы ставить осветительные приборы.

Тарковский решил