К всеобщему облегчению, Тресса обернулась, однако Мойя и ее товарищи недолго радовались: она достала из корзины камень и перо и решительно выпрямилась.

– Малькольм сделал это ради меня, понимаете? Для других я вообще не существовала, а он дал мне шанс, и я должна его использовать. Он предупреждал – будет нелегко, даже хуже, чем Рэйту. В кои-то веки мне представилась возможность совершить что-то значимое. Если я ею не воспользуюсь, кто я после этого? Что в моей жизни хорошего? Я и так практически… мертва. – И она шагнула в сторону омута.

– Тресса, не смей, – прошипела Мойя.

– Простите, что солгала вам, но именно поэтому Малькольм меня и выбрал. Чтобы построить стену, нужен каменщик, а чтобы обмануть хороших людей, нужна я. Подожду немного… вдруг кто-то из вас передумает. – Тресса кивнула Гиффорду и Роан. – Если не захотите, пойду за Сури сама, ничего страшного. У вас-то есть своя жизнь, а у меня нет.

Она с разбегу прыгнула в омут и с леденящим кровь хлюпаньем рухнула в трясину, а поскольку весила больше, чем утка, то сразу погрузилась по пояс.

Брин вскрикнула.

– Тресса! – лихорадочно сверкая глазами, Мойя обернулась к товарищам. – Нужна веревка! Дайте веревку!

Веревки ни у кого не оказалось.

Оглядевшись, воительница подпрыгнула и сорвала с дерева лозу. Тэш и Тэкчин бросились на помощь. Вместе они кинули лозу Трессе. Та ушла в болото уже по плечи.

– Хватайся!

Вдова Коннигера помотала головой. Она плотно сжала губы, отчаянно моргала глазами и шумно дышала через нос.

Брин упала на колени, зажав рот ладонью.

– Тресса… о, Великая Праматерь… Тресса!

Тресса погрузилась по шею. На ее губах впервые за долгое время показалась улыбка.

– Малькольм – бог.

Она в последний раз глотнула воздуха и скрылась под толщей грязи.

– Тресса, дура ты набитая! – зарыдала Мойя, стоя на четвереньках на берегу омута. – Зачем ты это сделала?

Она плакала не одна: Брин, Роан и Гиффорд тоже. Остальных Мойя не видела: слезы застилали глаза.

– Зачем? Зачем?!

Никто не вымолвил ни слова. Над болотом разносились только рыдания и всхлипывания. Мойя вспомнила, что за все время на острове ни разу не слышала кваканья лягушек или стрекота кузнечиков. В этом проклятом месте по ночам звучит один только плач.

Она вытерла лицо краем плаща.

– Фоан? – послышался голос Гиффорда.

Роан шагнула по направлению к омуту.

– Эй, ты что делаешь? – воскликнула воительница.

– Не хочу оставлять Трессу в одиночестве, – извиняющимся тоном ответила девушка.

По ее щекам струились слезы. Все, как по команде, повернулись к ней.

Гиффорд достал из корзины два камня и два пера и подошел к Роан.

– Я с тобой.

– Не надо, ты же не веришь в Малькольма. Я по лицу вижу: тебе страшно, тревожно, муторно – ты просто выговорить не можешь.

– Мне не нужно в него вефить, я вефю в тебя. К тому же Тфесса – моя подфуга.

– Роан, Гиффорд, – вмешался Тэш. – Тресса погибла. Вы ничем не сможете ей помочь.

– Она обзывала тебя уродом, – напомнила Мойя. – Забыл?

Гиффорд кивнул.

– Знаю, тогда она была дфугой.

Гончар повернулся к Роан. Та смотрела на него остановившимся взглядом. Ее губы дрожали.

– Я умфу без тебя, – промолвил он. – Я не жил, пока не прикоснулся к тебе, пока ты мне не повефила. Фоан, ты – моя жизнь. Если ты погибнешь, я тоже. Так давай сделаем это вместе.

– Пожалуйста, не надо. – Мойя беспомощно развела руками.

– Возможно, Тфесса сказала про Малькольма пфавду, а если и нет… я ни о чем не жалею. Фазве о том, что не поцеловал тебя.

Роан поднялась на цыпочки, взяла лицо Гиффорда в ладони, притянула к себе и поцеловала.

Гончар улыбнулся.

– Тепефь я вообще ни о чем не жалею.

– Я люблю тебя.

– И я тебя, Фоан. Всегда любил и буду любить.

Они взглянули на омут.

– Ну ладно. – Гиффорд решительно кивнул и протянул Роан камень и перо. – Давай вместе.

– Не надо, прошу вас, – взмолилась Мойя.

Никто ее не услышал. Все смотрели в немом изумлении, как Гиффорд и Роан взялись за руки, бросились в болото и, не разжимая объятий, стали медленно погружаться.

– Попрощайтесь за меня с Морозом и Потопом, – дрожащим голосом произнесла Роан и коротко взвизгнула, когда трясина коснулась ее шеи.

Они с Гиффордом еще раз поцеловались напоследок и погрузились с головой.

– Тэт! Тэт! ТЭТ! – в отчаянии вскрикнула Мойя и разразилась рыданиями. Едва придя в себя, она подняла голову и увидела Мьюриэл, неподвижно стоящую рядом с корзиной. – Извини за безобразную сцену, мне сейчас очень, очень плохо.

Та молча поднесла ладонь к губам, и Мойя увидела, как по ее щекам текут слезы. Она и не думала, что Тэтлинская ведьма способна плакать.

– Тэт! – Воительница стукнула кулаком по земле, вскочила на ноги и огляделась.

– Что ты ищешь?

– А то ты не знаешь!

Мьюриэл достала из корзины камень. Мойя выхватила его у нее из рук и подошла к Тэкчину. Не могу поверить, что это не сон.

– Послушай, у тебя впереди пара тысяч лет, а у меня в лучшем случае тридцать. Оно того не стоит. Если останешься со мной, тебе придется смотреть, как я старею и умираю. Наверняка ты уже думал об этом.

– Думал, – отозвался Тэкчин.

В его голосе не было ни удивления, ни тревоги, ни грусти. Все плакали, даже Тэш и Дождь, только у фрэя глаза остались сухими. Он держался так же беззаботно, как и всегда.

– Ну хорошо. – Мойю обидело, что Тэкчин воспринял ее слова так легко. – Раз ты все решил, что тогда?

– Я с тобой.

– Нет! Ты зря потратишь долгую жизнь, кроме того, тебе нужно отвести остальных в лагерь.

– Я с тобой, – повторил Тэкчин, бесстрашно и беспечно.

– Никуда ты не пойдешь, слышишь? Не смей! У тебя целая жизнь впереди. Ты не должен умирать.

– В Эстрамнадоне вам без меня не обойтись. Никто из вас не говорит по-фрэйски.

– Нет. – Мойя подошла к нему вплотную и, обливаясь слезами, взяла его лицо в ладони. – Неужели я так много для тебя значу? Я же просто дрянная горластая рхунка. Даже мой собственный народ меня не выносит, особенно воины. Им не по душе, что кинига защищает баба. Так ведь, Тэш?