Помещение, где состоялся обед, это, как нам объяснили, дворец королевы Шотландии Марии Стюарт[542]. Нам показали слепок с ее головы. Шотландцы очень почтительно высказывались об этой королеве, о своем прошлом в ее время. Они, видимо, весьма чтят и свое прошлое, и достоинства королевы Марии Стюарт. Показали нам местную крепость. В ней расположен музей, и нам продемонстрировали исторические реликвии Шотландии.

Когда мы собирались ехать в Англию, то условились, что я возьму с собой моего сына Сергея. Он тогда был еще студентом. Мне он рассказывал, что там его тоже усадили за отдельный столик, а с ним сидели пожилая переводчица и еще одна англичанка. Переводчица внушала ему, что рядом сидит принцесса, но видела, что ее слова никакого особого впечатления на него не производят, и вновь начинала акцентировать разговор на том, что это не простой человек, что с вами за одним столом обедает принцесса! Сын, рассказывая мне об этом, смеялся: «Так я и не проникся каким-то особым чувством, что за одним столом со мной находится не обыкновенный человек, а принцесса». Видимо, переводчица говорила это ему с определенной интонацией в голосе, отдавая должное уважение и высказывая преклонение перед той принцессой. Такие традиции еще существуют в Англии, и я думаю, что это было не какое-то заготовленное театральное представление. Действительно, та женщина была осчастливлена, что она, простая переводчица, сидит за одним столом с принцессой, а молодой человек из России ничего не понимает и на него слово «принцесса» не производит никакого впечатления.

В нашей программе было предусмотрено посещение крупного атомного научного центра в Харуэлле. Нас принимал там один из ведущих атомщиков Великобритании, сейчас забыл его фамилию. Потом он приезжал к нам и был гостем Курчатова. Курчатову было очень интересно заглянуть к нему. Они друг о друге знали, но личного контакта у них, по-моему, прежде не было. Показали нам все учреждение, показали и лаборатории. Об их работе рассказывал именно этот ученый, тема рассказа была очень сложной, интересной в деталях лишь для Курчатова, хотя для него вряд ли имелось что-то новое в том, о чем рассказал их ученый. Интерес заключался в другом: установить контакты. Надо подойти к этому событию с позиций того времени. Мы поехали за границу, взяли с собой ученого-атомщика, прибыли в научный центр, осмотрели его. Это значит, что мы должны ответить взаимностью, пригласить к нам английского ученого и показать ему наши атомные центры. Для нас это был тогда почти непреодолимый шаг: сколько десятилетий мы воспитывались в том духе, что империалисты – наши враги, все они подсматривают, подглядывают, а сами ничего не показывают. Вот они глянут, все увидят, узнают, да еще наших людей завербуют и внедрятся к нам!

Конечно, в этом много правильного. Но доводить дело до абсурда, запугать самих себя и абсолютно потерять веру в свой народ, который борется за построение коммунизма, имеет свое самолюбие, свою национальную гордость и собственное достоинство, недопустимо. Сталин же в это не верил. У него была лишь вера полицейского характера: держать и не пущать, ты никуда ни шагу, и к тебе никто. Поэтому считалось, что обмен опытом – воровство. Правда, воруют все. Другие страны тоже воруют, если не могут купить лицензию и предоставляется возможность украсть. Я говорю не в порядке осуждения такого метода контактов. Но лучше поддерживать контакты на основе обмена лицензиями. Это проще и полезнее воровства. Иной раз, когда покупают ворованное, то не всегда приобретают то, что нужно. Подчас вор бывает довольно условным и продает секреты по заданию своей разведки.

Знаю случай, когда Гречко[543] еще командовал нашими войсками в Восточной Германии, мы купили в Западной Германии американскую ракету. Когда ее привезли и дали нашим ученым на исследование, то оказалось, что налицо самая настоящая липа. Американец, с которым мы поддерживали контакт, был разведчиком и разгадал нашего человека, понял, что перед ним агент, и подсунул ему «ракету».

Иден, устраивая нам обед в его резиденции на Даунинг-стрит, заранее предупредил, что на обеде будет Черчилль. Там присутствовало ограниченное число лиц: Иден, Черчилль, Макмиллан, Ллойд и тот консерватор, фамилию которого я забыл и о котором нам все время говорили, что он настроен крайне антисоветски. Мы с ним вновь встречались, когда он приезжал в Советский Союз. Этот человек оказался ничем не хуже других консерваторов, а относился к нам соответственно своим убеждениям, своим взглядам на коммунизм и советскую страну. Не хуже, да и не лучше других. Сейчас он умер, но тогда он был надеждой консерваторов. Считалось, что он может стать в дальнейшем премьером.

Зашли мы в кабинет Идена, небольшой зал. На стене я увидел портрет царя Николая II. Я пристально глядел на него, и все, конечно, заметили, что я обратил внимание на портрет. Говорю: «Удивительное сходство с нашим бывшим царем Николаем II». Иден ответил мне, что это один из английских королей, двоюродный брат Николая, поэтому они очень похожи друг на друга. Больше я не стал проявлять любопытства, ведь это могло быть им неприятно, потому что его двоюродный брат был убит в Екатеринбурге. Они тоже не возвращались к этому разговору.

Рассадили нас по положенным местам за обеденным столом. Я оказался рядом с Черчиллем. Он был уже стар. Рядом со мной сидел грузный дряхлый старик. Мы перебрасывались отдельными, ничего не значащими фразами, ели. Нам подали устриц, и он спросил меня: «Вы когда-нибудь ели устриц?» – «Нет, господин Черчилль». – «Вы последите, как я буду их есть. Я их очень люблю». – «Хорошо, буду учиться». Начал он есть устриц, а я за ним проделывал все, что видел, использовал лимон. Он проглотил своих устриц, я тоже. И он спросил: «Как понравилось?» – «Совсем не понравилось». – «Ну, это без привычки». – «Понимаю, что без привычки, но не понравилось». Других разговоров с Черчиллем у меня не было, если не считать того, что он затронул вопрос о Сталине. О нем он отозвался хорошо: «Я с уважением относился к господину Сталину во время войны».

Говорил он и о процессах в нашей стране в связи с осуждением культа личности. Сказал, что мы смелые люди, если решились на такой шаг. «Это большая ломка в сознании людей, а люди обычно очень консервативны. Чтобы не обжечься, все это надо проводить осторожно и постепенно, а не вдруг». Я согласился с ним. Видимо, Черчилль так осторожно вел себя с нами потому, что не хотел создавать видимость, что он продолжает руководить правительством и вмешиваться в его дела. Раз Иден премьер-министр, то все деловые вопросы должны обсуждаться с ним. Второй раз я встретил Черчилля в парламенте. Не встретил, а увидел его. В программе нашего пребывания значилось, что мы будем присутствовать на заседании парламента в качестве гостей. На хоры, где поставлены скамьи для публики, могут заходить все желающие, не мешая работе парламента. К нам был прикреплен молодой по возрасту консерватор, очень хорошо говоривший по-русски. Он демонстрировал нам свое глубокое знание русского языка, хорошо выражаясь словами ломовых извозчиков. При этом довольно хорошо выговаривал наши слова, и у него имелся довольно большой набор выражений такого характера. Этим он, видимо, демонстрировал нам и знание русского языка, и свою простоту. Мы же ему никаких замечаний, конечно, не сделали.