– «Крейцерова соната»? – спрашиваю я, надеясь, что ошибаюсь или что мы по-разному истолковали эту книгу.

– Само собой. – Он снова становится отстраненным, опять воздвигает между нами стену.

– Не думаю, что стала бы сравнивать эту ситуацию с чем-то настолько… угрюмым, – мягко возражаю я.

В книге много кровопролития, ревности и злости. Надеюсь, что в этой ситуации все разрешится более мирно.

– Не целиком, но отчасти, – отвечает он, будто знает, о чем я думаю.

Я вспоминаю сюжет, пытаясь понять, в чем Хардин видит сходство с тем, что у его матери была интрижка, но в голову не приходит ничего, кроме представлений Хардина о браке. Я снова вздрагиваю.

– Я никогда не собирался жениться и по-прежнему не собираюсь, так что ничего не изменилось, – холодно продолжает он.

Не обращаю внимания на дискомфорт в груди и сосредоточиваюсь на мочалке.

– Хорошо.

Я мою сначала одну, а затем другую его руку, а когда поднимаю взгляд, вижу, что он стоит с закрытыми глазами.

– Как думаешь, на какую сюжетную линию похожа наша ситуация? – спрашивает он меня, забирая у меня мочалку.

– Не знаю, – честно отвечаю я.

Я бы очень хотела знать ответ на этот вопрос.

– Я тоже.

Он добавляет геля для душа на мочалку и начинает тереть мою грудь.

– Можем ли мы сами решить, что делать в сложившейся ситуации?

Я смотрю на его растерянное лицо.

– Не думаю. Ты должна понимать, что есть только два возможных варианта, – говорит он, пожимая плечами.

Я знаю, что он растерян и рассержен, но не хочу, чтобы ошибка Триш негативно сказалась на наших отношениях: я вижу, что Хардин размышляет об отношениях между нами.

Пробую сменить тему:

– Что тебя больше всего беспокоит? То, что свадьба уже завтра… то есть сегодня? – поправляюсь я.

Уже почти четыре утра, а свадьба назначена на два. Что произошло после нашего отъезда? Вернулся ли Майк, чтобы поговорить с Триш, или Кристиан и Триш остались там одни?

– Не знаю, – вздыхает он, проводя мочалкой по моим животу и бедрам. – Мне нет дела до свадьбы. Думаю, меня просто раздражает, что они всем врали.

– Мне жаль.

– Это маме должно быть жаль. Это она продала дом и изменила жениху в ночь перед свадьбой. – Он начинает злиться и становится грубее.

Ничего не говорю, забираю у него мочалку и вешаю ее на крючок.

– И этот Вэнс. Кто вообще заводит интрижку с бывшей женой своего лучшего друга? Мой отец и Кристиан Вэнс знают друг друга с детства, – говорит Хардин горьким, угрожающим тоном. – Надо позвонить отцу и рассказать, какая проститутка…

Я протягиваю руку и закрываю ему рот, не давая закончить предложение.

– Она все-таки твоя мать… – мягко напоминаю я ему.

Я знаю, что он злится, но не стоит так себя вести.

Я убираю руку от его рта, давая ему возможность говорить.

– Меня не волнует ни то, что она моя мать, ни Вэнс. Когда я расскажу Кимберли о случившемся, а ты уйдешь с работы, ему придется несладко, – самодовольно заявляет он, как будто лучшего способа отомстить и не придумать.

– Ты не расскажешь Кимберли о случившемся, – сообщаю я. – Если Кристиан не расскажет ей об этом, то это сделаю я, а не ты. Не надо ставить ее в неловкое положение. Я понимаю, что ты злишься на мать и Кристиана, но Кимберли ни в чем не виновата, и я не хочу ее обижать, – говорю я уверенно.

– Хорошо. Но ты уйдешь с работы, – утверждает он и поворачивается, чтобы смыть шампунь.

Я вздыхаю и тянусь к шампуню, который держит Хардин, но он отдергивает руку.

– Я серьезно, ты на него больше не работаешь.

Я понимаю, что он зол, но сейчас не время разговаривать о моей работе.

– Мы поговорим об этом позже, – замечаю я, наконец дотянувшись до шампуня. Вода становится холоднее, так что я бы хотела поскорее помыть голову.

– Нет!

Он отстраняется. Я стараюсь не волноваться и разговаривать с ним как можно спокойнее, но это не так-то просто.

– Я не могу просто так бросить стажировку. Мне надо будет известить об этом университет, заполнить кучу бумаг и написать объяснительную. Затем придется записаться на несколько дополнительных курсов, чтобы набрать потерянные кредиты, которые я должна была бы получить от издательства. А поскольку уже поздно подавать бумаги для получения финансовой помощи, то придется платить самой. Я не могу просто так взять и уволиться. Я попробую что-нибудь придумать, но пожалуйста – мне нужно немного времени. – Я решаю не мыть голову.

– Тесса, меня не волнует, что тебе надо будет заполнять какие-то документы. Речь идет о моей семье, – говорит он, и я тут же чувствую себя виноватой.

Прав он или нет? Я не знаю, но, глядя на его разбитые нос и губы, чувствую себя виноватой.

– Знаю, извини. Просто сначала мне надо найти другую стажировку, вот и все, о чем я прошу.

Почему я его об этом прошу?

– То есть вот и все, что мне нужно… это то, что мне нужно… немного времени. Мне и так придется переезжать в отель…

Я начинаю нервничать от перспективы остаться без крыши над головой, без работы, без друзей.

– Тебе все равно не найти другой стажировки. По крайней мере оплачиваемой, – грубо напоминает Хардин.

Мне это известно, но я еще тешила себя надеждой на обратное.

– Я не знаю, что мне делать. Мне нужно время. Все это так бессмысленно. – Я выхожу из душа и беру полотенце.

– У тебя не так уж много времени на раздумья. Тебе надо переехать обратно ко мне.

Я останавливаюсь, услышав эти слова.

– Вернуться туда? – Мне становится дурно от этой идеи. – Я не собираюсь возвращаться, а после прошедших выходных мне не хочется приезжать туда даже ненадолго, не говоря уж о том, чтобы жить там. Это не вариант.

Я заворачиваюсь в полотенце и выхожу из ванной.

Беру телефон и ужасаюсь, увидев пять пропущенных звонков и два сообщения от Кристиана. В обоих сообщениях он просит Хардина немедленно ему позвонить.

– Хардин, – зову я его.

– Что? – спрашивает он недовольным голосом.

Я закатываю глаза и подавляю недовольство.

– Несколько раз звонил Кристиан.

Он высовывается из ванной, завернутый в полотенце.

– И?

– Что, если что-то случилось с твоей матерью? Ты не хочешь узнать, все ли у них в порядке? – спрашиваю я его. – Или я…

– Нет, к черту их. Не звони им.

– Хардин, мне кажется…