— Он был моей отрадой и моей болью. Говорят, первенец для матери дороже всех. Наверное, все дело в том, что первый ребенок — это так страшно… и так прекрасно…

Она замолчала, увидев, что София вышла из комнаты.

София налила полную рюмку виски и села за кухонный стол. Она выпила сначала одну таблетку, потом вторую и тут ощутила руку на плече. Грациелла взяла пузырек с таблетками, аккуратно завинтила крышку и подсела к Софии, потянувшись к ее руке. Она чувствовала, что на душе у невестки скребут кошки, но не могла придумать слов утешения.

— Мне хочется уснуть, мама, и никогда не просыпаться. Я больше не выдержу. Нас настигло какое-то безумие.

Грациелла вздохнула:

— Да, мне самой не верится, что все это происходит с нами наяву. Иногда по ночам я лежу без сна и мне кажется, что я нахожусь в каком-то другом мире… Должно быть, так оно и есть: я в Америке, а прошлое осталось далеко позади. Но, знаешь, я часто вспоминаю старые добрые времена, и они служат мне утешением.

София тронула ее за руку.

— Мама, есть кое-что, о чем я тебе никогда не рассказывала — все было не к месту. Да наверное, в моей жизни все было не к месту. Помнишь ту ночь, когда Альфредо принес меня на виллу? После того как сбил на дороге? Я приехала в Палермо из Чефалу, потому что…

София замолчала. В дверях появилась Мойра. Заплаканная, без косметики, она напоминала заблудившегося ребенка.

— Я не могу заснуть. Мне так страшно! Я никак не могу заснуть…

София вздохнула, а Грациелла подала Мойре руку и усадила ее за стол.

— Где мама? — спросила Роза, заходя в кухню с бледным, осунувшимся лицом.

Грациелла похлопала себя по коленям, обращаясь с Розой как с маленькой девочкой. Роза села к бабушке на колени и уткнулась лицом ей в плечо.

— Бабушка, я так рада, что ты здесь!

Грациелла улыбнулась. Окруженная дочерьми, она чувствовала, что любима, и самое главное — она чувствовала, что кому-то нужна.

— Ты знаешь, какой сегодня день, бабушка?

Мойра вскочила:

— Рождество! Сегодня же Рождество!

Она выбежала из кухни и вернулась с маленькими подарками, которые купила для всех них.

— Счастливого Рождества, София!

София приняла яркий сверточек. Она изо всех сил пыталась улыбнуться, но лицо ее внезапно исказилось, и она зарыдала.

У Розы задрожали губы.

— Не плачь, София, не плачь! — проговорила она и сама разразилась слезами.

Мойра, которая еле держалась весь вечер, тоже пустилась в рев. Грациелла молча переводила взгляд с одной на другую, потом принялась покачивать Розу, сидевшую у нее на коленях, и затянула песню.

Тереза плотнее запахнулась в шубку Софии. Они долго шли пешком и невзначай добрели до грузовой компании, которая по-прежнему стояла на замке, огороженная сверху мрачной колючей проволокой.

— Здесь работал мой муж. Это единственное предприятие, которое я не включила в список на продажу. Сначала я и сама не понимала почему. Мало того, я сохранила за собой права на аренду складских помещений.

Лука оглядел неосвещенные пакгаузы и засунул руки глубже в карманы брюк.

Тереза улыбнулась:

— Ты сочтешь меня ненормальной, если я скажу тебе, что хочу открыть собственный бизнес? Я собираюсь вложить свою часть денег в это предприятие и возродить его. Конечно, мне понадобятся помощники — люди, которым я могу доверять.

— Как насчет профсоюзов?

— Ох, профсоюзы — это вчерашний день, Джонни. Все меняется. Мафия практически задушила профсоюзы. Раньше сюда свозился весь бензин, и ты можешь себе представить, какие это были огромные деньги… Ведь семья Лучано получала свой процент с каждого проданного галлона. У них было так много фиктивных компаний, что отследить все было просто нереально. Старенький папа Лучано любил говорить, что занимается законным бизнесом, но я-то знаю: он наваривал миллионы на одном только бензине.

Для Луки это был темный лес. Он понятия не имел, о чем она говорит, но его подкупала ее искренность. Тереза стояла перед ним, съежившись от холода, с покрасневшим носом.

— Деньги — вот главное, Джонни. У нас есть этот пирс, и мы можем начать честную, законную торговлю. Но если ради достижения успеха мне придется применить другие методы, то я это сделаю. Хочешь быть моим партнером?

Он засмеялся:

— Вы хотите возродить бизнес Лучано?

Она опустила глаза и поковыряла носком туфли асфальт.

— Я должна узнать, что за люди работают с Барзини и чем они занимаются. Ты мог бы это выяснить?

Лука кивнул, хотя совершенно не представлял, как это можно сделать.

— Конечно… я все для вас разузнаю.

— Пожалуй, я пойду обратно.

— Да, возьмите такси. Мы забрели далековато.

— Нет, я пешком. Эти улицы я знаю как свои пять пальцев. Недалеко отсюда я родилась. До завтра.

Немного отойдя, она остановилась и вновь обернулась к Луке.

— Знаешь, я думала, ты помогаешь нам из-за денег. А теперь я так не думаю. Мне кажется, мы тебе действительно небезразличны.

— У меня никогда не было семьи. Не волнуйтесь, я прослежу за Барзини.

Тереза улыбнулась и пошла дальше, пожелав ему спокойной ночи, Мойра как-то сказала, что у Джонни есть брат. Странно, он о нем даже не упомянул…

Уставшая Тереза поднималась по лестнице, надеясь, что все женщины уже спят и сегодня больше не придется спорить. Ей хотелось одного: добраться до постели и уснуть.

Когда она повернула на свою лестничную площадку, до нее долетел тонкий протяжный вой. Сначала она испугалась, но потом удивленно прислушалась к хору голосов, выводившему громко, не в лад рождественский гимн:

Hark, the herald angels sing,

Glory to the newborn king…[7]

Комиссар Джозеф Пирелли провел Рождество в Милане, и это было худшее Рождество в его жизни. Расследование убийств семьи Лучано и мальчика Палузо было фактически прекращено.

Единственный подозреваемый, Лука Каролла, предположительно покинул Италию. Полиция понесла неслыханные расходы. Людям, дежурившим в аэропортах, на вокзалах, в гаражах и больницах, распространителям тысяч фотографий, судебным и баллистическим экспертам — всем им пришлось платить.

Судья-обвинитель по объединенному делу распорядился оставить Кароллу в списке разыскиваемых преступников с правом выдачи его другим государством на случай, если он будет найден в Соединенных Штатах. Больше Пирелли ничего сделать не мог. Как он ни упирался, ему все же пришлось уехать из Палермо. Это дело, как и сотни других, в которых была замешана мафия, осталось нераскрытым.