Все же Гуннхильд никогда не видела более искусно вытканных гобеленов, чем те, которые висели на этих стенах. Они были достойны зала короля, хотя то, что на них было изображено, казалось очень странным и не напоминало ничего из того, что Гуннхильд когда-либо приходилось видеть. Потом она обратила внимание на мяуканье. Четыре кошки лежали, свернувшись, около очага или на подушках. Одна подошла к возвышению. Рагнхильд чмокнула губами, и кошка прыгнула к ней на колени. Она любовно погладила животное. Но любила ли она кого-нибудь еще?

— Вот мы и встретились снова, — произнесла Гуннхильд, чтобы начать разговор.

— Когда мы прощались, ты сказала мне, что предчувствуешь новую встречу. — Рагнхильд говорила тихо и медленно. Ее взгляд остановился на висевшем напротив гобелене, на котором, судя по очертаниям фигур, были изображены тролли.

Гуннхильд повернула голову, чтобы поближе рассмотреть дочь. Та была одета в прекрасное платье. Накидки и платок, которым она покрывала рыжие волосы, были покрыты красивой тонкой вышивкой. Но сама она казалась очень худой, рука, игравшая с кошкой, была костлявой, а лицо — измученным.

— Я надеялась тогда, что она случится скорее и будет более счастливой, чем эта, — пробормотала Гуннхильд. Бледные губы Рагнхильд не пошевелились. — Расскажи мне откровенно, как ты живешь.

— Я хозяйка этого имения: людей и земель. — Рагнхильд, не отрываясь, смотрела на тролля. — Посетители у меня бывают очень редко; как правило, мелкие фермеры, приходящие по пустяковым делам. Они здесь не задерживаются.

— Трудно, должно быть, жить одной тебе, бывшей женой ярла Оркнеев и Кэйтнесса.

Рагнхильд все же бросила на мать взгляд зеленых, как у кошки, глаз.

— Ты тоже упала с высоты. — Гуннхильд показалось, что на тонких губах промелькнула чуть заметная улыбка. Не было ли это злорадством?

Гуннхильд выпрямилась.

— Я… Гудрёд, Рагнфрёд и я… Мы вернем то, что принадлежит нам.

— Я не знаю, желать вам этого или нет.

Эти слова резанули Гуннхильд, как ножом.

— Что? — прошептала она. — Как ты можешь так говорить?

Рагнхильд взмахнула свободной рукой, указывая на комнату.

— Ты знаешь, что сама довела меня до этого. — У Гуннхильд перехватило дыхание. Пальцы Рагнхильд скрючились. Кошка соскочила с ее коленей. — Когда отдала меня этой свинье Арнфинну, — прошипела Рагнхильд. — Причем без всякой пользы. Как только это было сделано, вы сбежали к датскому королю.

— Это… Этого нельзя было предвидеть.

— Почему? Тебя называют ведьмой. Разве ты даже не ведунья?

Гуннхильд собрала все свои душевные силы.

— Ни один мужчина не в силах избежать своей участи, и ни одна женщина, — сказала она. — Не раздувай жалость к себе. Ведь в конце концов ты достигла счастья, не так ли?

— С Льотом? — Рагнхильд говорила теперь спокойнее, но все так же холодно. — Да, с ним было неплохо. И стало бы еще лучше, останься он в живых. Мы с двумя другими женами не любили друг друга, но я крепко держала их в руках.

— Если бы ты родила ему сына… — Гуннхильд осеклась, заметив, как из-под бесстрастной маски дочери пробилась истинная боль.

Рагнхильд снова уставилась вдаль.

— Этого не произошло, — ответила она.

Почему же она не зачала детей, когда хотела их, после того, как закрыла свое чрево от семени двух первых мужей, если, конечно, она сделала это? Может быть, Христос наказал ее за грехи? Или Фрейя отвернулась от женщины, своевольно сделавшей себя бесплодной? А может быть, это ее деяния иссушили бывший в ней источник жизни?

— А потом Льот умер, — закончила она.

Гуннхильд кивнула.

— Никто не может избегнуть горя. В Англии я потеряла твоего отца. — Эйрик, Эйрик! Она до сих пор иногда просыпалась среди ночи, когда он посещал ее в сновидениях. Она все еще чувствовала его в ветре, она видела его, когда ястреб устремлялся на добычу. Ее голос сделался мягким. — О, Рагнхильд, моя дорога была столь же каменистой, как и твоя, только много длиннее и темнее. И слишком много дорогой для меня крови пролилось на этом пути.

Дочь усмехнулась.

— Он снова привел тебя на Оркнеи.

В душе Гуннхильд поднялась гордость.

— Я уже сказала тебе, что мы отвоюем обратно свой дом. — К ней снова вернулась нежность. — А затем, Рагнхильд, мы пошлем за тобой.

— Ты когда-нибудь раньше думала об этом?

— Мы в Норвегии не знали о том, как ты жила здесь. Ты могла дать нам знать. Один из твоих братьев прибыл бы за тобой.

— Те рассказы, которые доходили до меня, сообщали о таких волнениях, что я не видела особого смысла присоединяться к вам. — Она громко расхохоталась. — Я оказалась права.

Некоторое время они сидели в полном молчании. Огонь в очаге мигал; сквозь дверь и окна то падал яркий солнечный свет, то наползала тень. Все же Гуннхильд казалось, что ее дочь немного успокоилась рядом с нею, что презрительный изгиб сошел с ее губ, словно она сплюнула в конце концов долго копившуюся горечь и теперь уже не испытывает такого нежелания разговаривать с матерью.

— Значит, ты не чувствуешь себя здесь очень несчастной? — проговорила Гуннхильд, тщательно подбирая слова.

Рагнхильд пожал плечами.

— Я привыкла.

— Как ты проводишь свои дни? Я не могу поверить, что ты только следишь за домом и несколькими хуторами.

— Тку, шью и вышиваю. Вот видишь — это все моя работа.

— Это просто чудесно. Я никогда не видела ничего подобного.

— Да, это мои собственные выдумки. Пойдем. — Рагнхильд легкими шагами спустилась на пол. Гуннхильд поплелась следом. Ей удалось не вздрогнуть, когда в бедро вступила боль. Рагнхильд вела ее вокруг комнаты, указывала на жуткие фигуры и тараторила:

— Смотри, это Рагнар Волосатые Штаны, умирающий в яме со змеями. А вот Сигурд Убийца Фафнира; его убивают в собственной постели, но он сам успел убить своего убийцу. А это Один, Тор и змей Мидгард, Сурт, убивающий Фрейра перед тем, как поджечь мир, Хеймдалль и Локи, в смертельном поединке во времена гибели богов.

Во всем этом была искусными пальцами изображена ненависть, подумала Гуннхильд. Однако вслух она сказала:

— Такие работы не стыдно было бы преподнести в подарок любому королю.

— Время от времени я посылаю что-нибудь Хлёдвиру и его жене, — хотя картины, которые им нравятся, делать очень скучно, — а он посылает мне товары, которые я могу использовать или торговать ими.

— Но ты никогда не встречаешься с ним? — Гуннхильд показалось, что она достигла хоть какой-то близости с дочерью, и она стремилась укрепить ее, страстно желая получить наконец возможность прижать дочь к себе. — Ты все время одинока?