— Ну, нет, почему же. У меня есть мои кошки. Большинство из них сейчас носится где-то за дверью. У меня есть мои мысли. Есть мой ткацкий станок и иглы.

— Тебе должно быть трудно делать все это так… изящно… когда наступает зима. — Почти бесконечные ночи, короткие мрачные дни, тусклый свет от пламени очага.

— О, мне зима во многих отношениях нравится куда больше, чем лето. Летние дни слишком длинны. Местные жители из-за своих дел слишком часто обращаются ко мне. Море слишком ярко блестит. Зимой я могу спать и спать или лежать с открытыми глазами в темноте, одна. Я не позволяю кошкам забираться на мою закрытую кровать. Я заранее учусь быть мертвой.

Большие глаза заблестели, губы натянулись, показав зубы в улыбке, чем-то схожей с улыбкой черепа. Рагнхильд немного безумна, подумала Гуннхильд. Возможно, даже больше, чем немного.

Королева подавила внутреннюю дрожь. Она достаточно хорошо знала, какая разница может скрываться за этим словом «больше».

— Что ж, давай оставим неприятные темы и постараемся повеселиться, как сможем, пока мы с Гудрёдом находимся здесь. Я надеюсь, что мы не неприятные для тебя гости.

— Нет, — ответила Рагнхильд. — Я ничего не имею против вашего приезда. — Точно так же она могла отвечать какому-нибудь работнику с фермы на вопрос, касающийся его повседневной работы.

— Я еще вернусь. Как только наше положение укрепится и когда мы станем более ясно понимать, что нам следует делать в этой войне, то я смогу пробыть здесь подольше.

— Как тебе будет угодно. — Рагнхильд вдруг напряглась; видимо, ее поразила какая-то мысль. Когда же она вновь заговорила, то в голосе нетрудно было угадать хитрый намек. — У меня в доме есть комната, в которой ты могла бы жить одна. Она маленькая, но ты сможешь делать там все, что захочешь.

Она хотела сказать: заниматься колдовством, — мысленно уточнила Гуннхильд.

Она не видела на стене ни креста, ни какого-то другого христианского знака. Должно быть, Рагнхильд отреклась от этой веры. Это было легко в языческой земле, где она могла за все эти годы ни разу не увидеть священника. Но она не поклонялась и старым богам. Вместо этого она находила ледяную радость, вышивая картины, изображавшие их гибель.

Гуннхильд сумрачно улыбнулась.

— Это верно, мои занятия могут порой показаться немного странными.

Рагнхильд нагнулась к ее уху.

— Они там, на Мэйнленде, следят за тобой, ведь правда? — чуть слышно спросила она. — Они не позволят тебе заниматься тем, чем нужно. Именно поэтому я никогда не выезжаю отсюда и не бываю в других местах. Я здесь вдали от любых глаз. — Она снова усмехнулась. — Да, мать, я думаю, что здесь, у меня, ты сможешь найти немало такого, что доставило бы тебе удовольствие.

Ярл Хлёдвир предоставил Гуннхильд жилище на берегу залива Скапа, приблизительно в двух милях от своего собственного дома и окружавшего его поселения, расположившихся на северном берегу перешейка. Неподалеку находилась рыбачья деревушка, а вдоль берега тянулись причалы и навесы. Однако этот дом не был недостоин ее: довольно большой, построенный в равной мере из дерёва и дерна, хорошо обставленный, с многочисленными гобеленами — отнюдь не похожими на те, которые ткала Рагнхильд, — предназначенными как для того, чтобы украсить его главную комнату, так и чтобы помочь сохранить тепло. Как и в Раквике, в хозяйстве имелись коровы, дававшие свежее молоко и масло, куры, чтобы можно было есть яйца и цыплят, и поля, чтобы кормить живность. Обслуживанием хозяйства занималось немалое количество мужчин и женщин, некоторые из них имели детей. Они всегда находились в распоряжении королевы.

Не спускали с нее глаз, мысленно уточняла Гуннхильд.

Хлёдвир хорошо принял ее сыновей. То, что он почти никогда не приглашал ее самое посетить его, нельзя было ни в какой мере считать проявлением непочтения. Она была вдовой, да к тому же еще и старухой. Конечно, его отец ярл Торфинн Раскалыватель Черепов и в этом случае часто встречался бы с нею; но Торфинн давно уже умер. Хлёдвир сохранял верность ее семье, насколько мог это делать, не роняя собственного достоинства. Ради этого она прощала ему все остальное или, по крайней мере, закрывала на все это глаза.

Даже в темные месяцы он помногу разъезжал по своим имениям, находившимся в разных местах разных островов. Рагнфрёд и Гудрёд ездили вместе с ним, подыскивая будущих соратников, или же с той же целью отправлялись в разъезды сами. Поэтому их она тоже видела редко и помалу.

Во время одной из таких встреч, еще в начале их пребывания на островах, когда сыновья, случалось, приходили к ней вместе, она одержала своеобразную победу. Рагнфрёд твердо настроился ближайшим летом отправиться в Норвегию на поиски ярла Хокона.

— Нет, — воспротивился Гудрёд, — это было бы слишком поспешно. — Они могут поначалу потеснить Хокона, но, если только им не выпадет такая великая удача — сразу покончить с ним, — то он поднимет против них народ, как он хорошо умеет делать, он и его скользкий язык. Трижды сыновья Эйрика Кровавой Секиры и Гуннхильд нападали на Воспитанника Ательстана и каждый раз разбивались, словно прибой о камни, а ведь тогда за их спинами стояла могучая сила Датского королевства. А сейчас они могли рассчитывать лишь на тех воинов, которых им удастся найти на Западных островах. Самое верное было бы воздерживаться от действий и копить силы, пока их преимущество не станет подавляющим.

— Да, — спокойно добавила Гуннхильд, — дружба между ярлом Хоконом и королем Харальдом Синезубым будет, вероятно, не слишком прочной. — А они тем временем должны попытаться связаться со Свейном, сыном Харальда. — Все знали, что отец с сыном не питали один к другому никакой любви. Если Харальд и Хокон падут, — что, возможно, удастся ускорить, — и Свейн завладеет Данией, то вполне можно рассчитывать, что удастся кое-что сделать и в Норвегии.

— Ты что, хочешь умереть здесь, мать? — вспыхнул Рагнфрёд. — А ты, Гудрёд, запомни мой совет: действуя, как мужчина, ты добьешься куда большего успеха, чем если будешь копошиться, как паук!

— Да, как мужчина, — взревел тот, — а не как ослепленный безумием берсеркер!

Братья вскочили с мест. Гуннхильд, почти не отстав от них, вскочила тоже. Ее маленькое тело вклинилось между сыновьями, она успокоила их, как умелый наездник успокаивает двух жеребцов, и заставила их выпить меда из одного рога.

Впрочем, к тому времени уже так много было сказано вслух при множестве других людей, что ни один из братьев не мог отступить, независимо от того, как успели измениться его мысли. Но она помогла им договориться. Гудрёд с десятком кораблей отправлялся в викинг. Всю его добычу предстояло разделить между братьями. Остальная часть воинов из Норвегии должна была последовать за Рагнфрёдом, вместе с теми союзниками, которых он смог завербовать на Оркнейских, Гебридских и Шетландских островах. Если бы ему удалось победить, то он стал бы верховным королем Норвегии, а Гудрёд получил бы области, которыми владел сейчас Харальд Гренска. Если же Рагнфрёду суждено было погибнуть, но Эйриксоны все же одержали бы конечную победу, то вся власть досталась бы Гудрёду.