пешком, через персидские пустыни, отчасти на судах флотилии, шедшей вдоль берега Индийского океана. Так добрались до Персидского залива и реки Шатт-эль-Араб. Выжившие в этом невероятном походе в 323 г. пришли в Вавилон.

Непомерные завоевания постепенно меняли характер Александра. От природы он был великодушен, что и доказывал не раз. С другой стороны, он не мог не ощущать экзальтации; он чувствовал себя если не богом, то больше, чем человеком, сверхчеловеком в греческом смысле слова, героем. В Египте он три недели провел в храме Амона в западной пустыне, где его провозгласили сыном Зевса-Амона. Египтянам он казался живым богом; азиатам – наследником великого царя, абсолютным монархом, которому никто не смеет перечить. Для греков он был главой и защитником Эллинского союза, героем-завоевателем, диктатором. Подобно всем другим диктаторам любого времени, Александр стал главной жертвой своей безответственной и неограниченной власти. Он приказывал убивать тех, кто осмеливался ему противостоять – в управлении, в споре или просто на оргии. На нем лежит прямая или косвенная вина за многие убийства: казнь Филота, сына его лучшего военачальника Пармения, в 330 г., убийство самого Пармения. Он собственными руками убил лучшего друга Клита, который спас ему жизнь при Гранике. По приказу Александра в 327 г. казнили Каллисфена и т. д. Такой была цена, заплаченная Александром за свою славу. Никакое величие и никакие победы не искупали бесславные поступки.

У Александра оставался всего один друг, македонец Гефестион, сын Аминтора, но Гефестион в 324 г. умер от лихорадки, и царь неумеренно его оплакивал. Лелея новые замыслы по завоеванию Аравии и, возможно, Западного Средиземноморья, он заболел лихорадкой и в июне 323 г. умер в Вавилоне в возрасте 33 лет. Его феноменальная карьера продолжалась 13 лет, в течение которых он завоевал большую часть мира и, несмотря на свое великодушие, стал причиной смерти и страданий множества людей.

Так жил и умер Александр Великий, человек, чьи поступки никогда не будут ни забыты, ни прощены.

Смерть Александра была счастливой, ему повезло больше, чем другим завоевателям, потому что он не стал свидетелем распада своей империи. Великий настолько, насколько великими были его достижения, он решил лишь начало задачи, самую легкую ее часть. Огромный объем работы предстояло выполнить другим, чтобы закрепить его победы, построить империю и положить конец многочисленным конфликтам. Можно было вырвать весь мир из слабых рук; однако даже сильными руками невозможно было сохранить его здоровье и целостность. Боги оказались к Александру щедрее, чем он того заслуживал, и позволили ему умереть, пока он находился в зените славы. Он напоминал азартного игрока, который собрал у себя все фишки и внезапно умер, не успев их проиграть.

Империя Александра не пережила его. В следующие 50 лет его приближенные сражались друг с другом за власть. К 275 г. возникли три новые династии: Антигониды, которые удерживали Македонию и Грецию, Селевкиды, которые удерживали Западную Азию, и Птолемеи, которые удерживали Южную Сирию, Египет, Киренаику, Кипр. Греция распалась на прежние составные части; иногда некоторые из них заключали союзы друг с другом против остальных. Империя не просто исчезла; Грецию и Македонию постепенно поглотил новый римский мир. К 200 г. свобода Греции и Македонии подошла к концу. Македония долго существовала до Александра; после него она не прожила и двух веков. Она развалилась в 167 г., а в 146 г. стала римской провинцией. Александр не заложил фундамент для прочной империи, но он способствовал уничтожению своей страны, своего наследия.

Принимал ли Александр ошибочно себя за бога? Мог ли он так заблуждаться при своем уме? Страдают ли боги, тешат ли себя иллюзиями? Мечтал ли он о мировой империи? Возможно, нет – по крайней мере, сознательно. И все же Немезида вынуждала его захватывать больше и больше. В том виде, в каком она была, его империя оказалась неповоротливой, разнородной, ослабленной всевозможными внешними и внутренними конфликтами. Единственным способом разрешить эти конфликты является гражданская война или война с другими державами; таким образом, экспансия продолжалась, а внутренние репрессии откладывались. Проживи Александр дольше, оставшиеся годы были бы растрачены на нескончаемые и бесплодные раздоры.

Возможно, его и считали богом, ибо его власть была безмерна. Египтяне и, возможно, некоторые другие жители Азии приняли его божественную природу; греки принимали его за бога с толикой недоверия. Суеверное почтение, с каким относятся к диктаторам даже в наше просвещенное время, помогает нам понять обстановку, сложившуюся 24 столетия назад.

Александр был очень великодушным, но импульсивным. В одном существенном отношении он оказался великодушнее Аристотеля, не говоря уже о Платоне. Оба философа считали варваров, то есть негреков, низшими по натуре. Греки родились свободными, а варвары родились рабами. К чести Александра, в некоторых отношениях он превзошел своего наставника.

Александр воспринимал человечество единым, а Аристотель и Платон – нет. Его нравственное превосходство в этом отношении коренится в его лучшем знании людей. С самого раннего детства он наблюдал неприглядные стороны жизни Греции и Македонии. Подрастая, умный мальчик не мог не замечать коррупции при дворе своего отца; даже если отец не открыл ему глаза, возможно, это сделала его мать Олимпиада. С другой стороны, Александр наверняка знал многих выходцев с Востока, которые были хорошими людьми. Должно быть, он рано понял, что противопоставление греков варварам фальшиво и неправильно. Видимо, его знание людей стремительно росло в течение всей его короткой, но насыщенной жизни. Когда же его самого начали обожествлять, он взлетел на такую высоту, что оттуда все люди казались ему равными в своем неравенстве. Он парил так высоко над остальными, что ему легко было проявлять терпимость к их разнообразию и признавать их основополагающее братство.

Неизвестно, мечтал ли Александр о всемирной империи, но он почти наверняка мечтал о мировой гармонии (homonoia). Он понимал, что не следует слепо разделять людей по расам, но следует с умом и осторожностью разделять их в соответствии с их достоинствами. Можно возразить, что другие завоеватели лелеяли такой же замысел; единственным оправданием их поступков было бы стремление не завоевывать, но объединять, не порабощать, но освобождать. Однако Александр стал первым. Тем больше его заслуга, потому что для него было бы естественнее следовать вредным заблуждениям Платона и Аристотеля. То, что ему без посторонней помощи удалось преодолеть эти заблуждения, – лучшее доказательство его гениальности.

Возможно, его представлениям о необходимости слияния рас ради общих задач человечества способствовало его происхождение. Александр был не чистокровным греком, как Платон, а наполовину варваром. Как бы там ни было, он старался воплощать в жизнь новые политические идеалы, назначая выходцев с Востока сатрапами и на