третий взвода на расстоянии триста - четыреста метров друг от друга. А по команде «В линию машин», как будто распускается цветок: все машины на повышенных скоростях выходят на одну линию, занимают свои места, выравниваются. По команде «Стой!»: они останавливаются и одновременно подымают пусковые установки – Красота.

Правда, конец занятия был всё-таки испорчен: молодой водитель не осуществлял должного контроля во время перемещений за приборами и проморгал сигнал перегрева двигателя: как у нас говорят – движок «словил клин». Самое обидное, что машина была одна из лучших. В огорчённом состоянии я прибыл в расположение и даже похвала командира полка и начальника штаба за проведённое занятие, не сумела поднять моего настроения.

С вечернего совещания вернулся возбуждённым: - Алексей Иванович – пляши. Командование разрешило десятидневные отпуска домой: так как Игорь на несколько дней выскакивал домой, то теперь твоя очередь. Завтра первая группа офицеров, во главе с командиром полка уже убывает домой.

Допоздна горел свет в нашем салоне: Кирьянов смотался на склад и получил там новое обмундирование, оборудовал его, быстро собрал вещи и мы уже в спокойной обстановке посидели за столом, провожая товарища.

Через пару дней, вечером, в одиночестве, сидел в салоне и наслаждаясь, хорошо заваренным чаем, читал книжку. Распахнулась дверь и ко мне шумно ввалился Володя Романов: - Боря, ты чего скучаешь здесь? Ну-ка, пошли со мной.

- Володя, куда? Давай лучше чайку попьём, - предложил я, так как мне не хотелось никуда идти.

- Пошли, Боря. Если ты забыл, то для тебя это будет сюрпризом.

Мы вышли из расположения батареи, перешли дорогу, миновали сараи, где жили разведчики и подошли к большой палатке, откуда доносился сдержанный гул голосов. Володя откинул

полог и вошёл, первым - я за ним. Посередине палатки был накрыт стол, за которым сидело человек двенадцать: офицеры, прапорщики штаба и подразделений. Старшим был подполковник Колесов, который оставался за командира полка.

Володя подтолкнул меня в спину к месту во главе стола: - Боря, иди, садись туда. Это твоё место.

Я отрицательно мотнул головой: - Неее… Это место командира полка, пусть Колесов и садиться.

Володя заулыбался: - Товарищи офицеры, Борис Геннадьевич, забыл, что я его приглашал на 14 апреля, где он будет на этом мероприятии самым почётным гостем. Вы, Александр Анатольевич, извините, но он мне две недели назад жизнь спас. В такую заваруху попали, что я думал – уже всё.

Колесов в своей обычной манере неопределённо пожал плечами, типа: мне всё равно и давая «добро» на такое распределение мест. Подталкиваемый Романовым, я несколько смущаясь, сел на командирское место и повернулся к секретчику, который сел рядом со мной: - А, что сегодня за дата у тебя? В честь чего торжество?

Володя дал команду, все оживлённо задвигались за столом, наливая себе водку и придвигая закуску. Романов налил мне, Колесову и Ренату, потом себе: - Двадцать лет службы в Армии. Юбилей! Разве это не достойный повод, для того чтобы его справить в кругу товарищей?

Подняли кружки за здоровье юбиляра, потом за полк. Третий тост выпили за тех, кого нет с нами, а потом вывали на улицу перекурить, а заодно посмотреть салют, который Володя заказал артиллерийскому дивизиону. Кто был зачинателем этой традиции, сейчас уже невозможно определить. Но уже через неделю стояния на племсовхоза. станции те офицеры, которые хотели что нибудь отметить, заказывали в артиллерии салют. Можно было заказать салют трёх видов: просто несколько залпов осветительными снарядами: тут артиллеристы дивизиона насобачились классно – вывешивали батареей или дивизионом ровный ряд осветительных снарядов в воздухе, которые медленно и величественно снижались на землю. Или можно было давать залп: половина снарядов в залпе осветительные, а другая половина дымовые со взрывателями В-90. Получалось очень красиво: среди осветительных снарядов, на равных расстояниях, вспыхивали багровые, яркие вспышки, внутри белого клубка дыма. Такой салют назывался – «брызги шампанского». А третий вид – это когда низко над землёй, в воздухе, разрывались только одни дымовые, тоже очень красиво и называлось – «ядрёным взрывом». Когда мы первый раз применили «ядрёные взрывы» над духами, те переполошились и стали орать в эфир: - Русские, вы что очумели что ли? Мы же по вам газы не применяем, не применяйте и вы...

Но потом они привыкли к этому и не реагировали. Сейчас в воздухе над передним краем буйствовали «брызги шампанского»: артиллеристы, как всегда не подкачали и зрелище получилось красивое, но короткое – всего пять залпов.

- Володя, чего только пять, а не двадцать? – посыпались со всех сторон вопросы. Обычно заказывали по числу лет: у Бородули дочке исполнилось пятнадцать лет – он заказывал пятнадцать залпов. А другой десять залпов – по числу лет совместной жизни в браке. Тут у одного день рожденье было – исполнилось сорок лет, то ему сделали двадцать залпов.

- Ребята, я ведь прапорщик. Будет несколько не по чину заказывать себе двадцать залпов.

Застолье затянулось далеко за полночь, но я ушёл рано, так как мне нужно было заступать на ночное дежурство в батарее.

Утром, после батарейного развода, я сидел в салоне и чертил схему непосредственного охранения и самообороны батареи: уже на три взвода, соответствующие изменения делал и на своей рабочей карте. В самый разгар работы в салон зашёл старший лейтенант Коровин и улыбаясь, кивнув на окно: - Товарищ майор, посмотрите в окно, там ваш крестник пришёл.

- Какой, крестник? – непонимающе, уставился на офицера.

- Крестник ваш у шлагбаума стоит. Из Шали пришёл, в составе делегации старейшин для переговоров.

Я выглянул в окно и у шлагбаума увидел группу старейшин в типичных для них одеждах, среди которой выделялся представительный старик. В нём сразу же узнал того ветерана Великой отечественной войны, которого чуть не расстрелял.

Меня мгновенно бросило в жар от стыда за то, что я сделал тогда с ним. Мне было жутко стыдно. Прошло вроде бы полтора месяца, после того случая, времени не так уж и много, но много изменилось в нашем сознании, мы