червь вины и тревоги, подтачивавший их изнутри все эти дни, вдруг отрастил огромные клыки и с плотоядной яростью набросился на них снова.

— Лиззи, — негромко сказал Лоу и встряхнул её за плечи, — могу я называть тебя Лиззи?

Она неуверенно закивала. Лоу повернул Лиззи спиной к себе и слегка подтолкнул прочь.

— Ступай к себе и отдохни. Завтра вы со своей…

— Опекуншей? — предположил Лайтоллер.

Лиззи снова сдавленно кивнула.

— Вы просмотрите список вместе. А пока иди, — Лоу снова нетерпеливо подтолкнул Лиззи. — Иди же!

Оба офицера с тревогой смотрели на девочку. Они не ожидали, что Лиззи послушно кивнёт, вытрет слёзы рукавом и побредёт прочь, еле волоча ноги. Лайтоллер задумчиво сказал:

— Надеюсь, с ней ничего не случится.

— До завтра — вряд ли, — пробормотал Лоу. — Чёрт… ужасное чувство. Я не могу на неё смотреть. Она глядела на меня так, словно на «Титанике» я у неё на глазах застрелил её сестру.

Лайтоллер всё ещё следил за ковыляющей прочь Лиззи.

— В ближайшие несколько дней многие из них станут такими. Все ищут своих друзей и родственников… почти у каждого здесь кто-то погиб.

У обоих офицеров пропало настроение разговаривать — впрочем, в эти дни они и без того не были особенно весёлыми. Собравшись в каюте, Лайтоллер, Питман, Боксхолл и Лоу пытались решить, как им себя вести, когда их подвергнут допросу. В том, что их будут судить, ни один из четверых не сомневался ни на мгновение. Гибель такого колосса, как «Титаник», потрясла всех, кто о ней услышал — а услышали о ней очень многие. Пока газетные полосы пестрели слухами и придумками: ещё никто не верил, что корабль затонул целиком. Радиста «Карпатии» бомбардировали вопросами со всех концов света, но «Карпатия» по-прежнему мрачно молчала. У них оставалось совсем немного времени блаженного спокойствия — но это время утекало, убегало, как вода сквозь пальцы. У бывших офицеров «Титаника» были сейчас свои заботы — куда важнее, нежели плач и глупые вопросы маленькой девочки. Без сомнений, Лайтоллеру было её жаль, и Лоу было её жаль, и Питман и Боксхолл, если бы они её увидели, тоже пожалели бы, но таких, как она, на «Карпатии» было много.

Лиззи Джеймс брела к мачте с пришпиленным списком без всякой надежды, без искры в глазах, как висельник — к виселице. Что она там ни увидела бы, это было бы не то, чего она желала. Лиззи монотонно захмыкала, утомлённо водя пальцем по строчкам. Белые когда-то листы залоснились, посерели, истёртые множеством взволнованных рук; некоторые слова смазались, иные и вовсе исчезли под тяжёлыми чёрными отпечатками.

«Дойл, Дойл, Дойл… — Лиззи подняла палец выше, — Джеймс… но не та Джеймс… здесь нет моей сестры. Здесь нет моей Мэри».

Осознание этого упало на неё, как тяжёлый камень. Лиззи застыла, словно замороженная, и бессмысленно уставилась перед собой. Мысли у неё в голове спутались; они плавали неразделимым неясным клубком. Кругом была пустота. Пустота надвигалась на неё и клацала челюстями, грозя поглотить, и Лиззи была уверена, что, если пустота и сожрёт её, это будет намного лучше для всех.

Мэри не было ни в одной шлюпке, её не было на «Карпатии», потому что она так никуда и не села. Она не стала спасаться, и Лиззи не требовалось гадать, почему. Она понимала это, осознавала с выматывающим трудом, пока холодный морской ветер обвевал её со всех сторон, а сердце глухо постукивало в груди, точно маятник, и она не должна была спрашивать себя снова.

«Она не села, потому что я ненавидела её».

Бледная и вымученная улыбка Мэри въелась к ней в память — наверное, навсегда. Лиззи не хотела считать, сколько раз, когда она закрывала глаза и угрюмо поворачивалась к стене, перед глазами у неё оживало растерянное лицо сестры — растрёпанной и одинокой, какой Лиззи её впервые видела. Мэри всегда была собранной, спокойной и рассудительной. Мэри никогда не позволяла себе неаккуратной причёски, волнения на лице, дрожи в голосе — она не позволяла себе ничего и поэтому была неживой, как кукла. Лиззи трясло от раздражения, когда она слышала выверенный, механический голос Мэри, когда она видела снова это безжизненное лицо, на котором невозможно было застать неожиданную эмоцию.

И только теперь, когда Мэри исчезла, когда воды Атлантики сомкнулись над её головой навсегда, Лиззи вдруг остро ощутила, что ей не хватает кого-то. И она не желала этого признавать, она, скорее, стала бы ругаться, кусаться и злиться, если бы это сказал кто-то другой, только место Мэри в её сердце заполнить было некому.

В мире не было других таких, как её сестра, и Лиззи осознавала это сейчас, пока её сердце ныло, а душу выворачивало наизнанку напротив высокой и стройной мачты «Карпатии», к которой были прибиты листы с отвратительно коротким, куцым, жалким списком имён выживших. И для Лиззи все эти имена не значили ровным счётом ничего: пустые звуки и бессмысленные буквы, складывающиеся в посторонние имена и фамилии. Почти никого из спасшихся она не знала. Она прожила пустую и уединённую жизнь, как оказалось, и даже на «Титанике», где она клялась, что станет свободной, где ей чудилось, что её подрезанные крылья впервые расправились и обрели прежнюю силу, прежнюю уверенность для полётов, она оставалась в клетке. И не Мэри была её стражем. То, что случилось на «Титанике», как вдруг поняла Лиззи, сложившись у мачты пополам, произошло по её вине.

«Я должна была понять это… — Лиззи прильнула лбом к истёртым листам. Её точно колотили изнутри невидимые тяжёлые кулаки. — Я всегда сама во всём была виновата, всё, что случилось, моя вина. Я сама виновата… сама… но я считала, что все беды — от Мэри, и поэтому она не пошла со мной, она подумала, что я буду её ненавидеть!..

Я ненавижу тебя!»

Лиззи вскинула голову и ударила кулаком по мачте. Мачта застонала, а лист дрогнул и помялся. Это было словно командным выстрелом из револьвера: Лиззи взвыла, и все барьеры перестали существовать: они рухнули, сдались в одно мгновение. Лиззи накинулась на мачту так, словно именно эта мачта отняла у неё Мэри. Лиззи колотила ту с одной, а затем — с другой стороны, набрасывалась с шипением и воплями, которые разделяли пополам небо, она пинала, скребла старое дерево ногтями (и они ломались до основания, чего Лиззи не чувствовала), но в списке выживших так и не появилось имя «Мэри Джейн Джеймс».

Силы отхлынули от тела Лиззи так же неожиданно, как и появились. Она