— О. — Джаред усмехнулся. — А как ты думаешь должна выглядеть сумочка начальника тюрьмы?

— Что-то, что соединяется цепями или наручниками.

— Чумово!

— Не будь ребенком, Джаред.

Мелочи было более чем достаточно, чтобы заполучить пару банок Колы. Прежде чем они вернулись в комнату отдыха, Микаэла поцеловала кокон, которым была обернута ее мать.

Войнушка обычно длится вечно, но Микаэла обыграла Джареда в первой игре менее чем за десять минут.

— Черт. Войнушка — это ад, — сказал он.

Они играли снова, и снова, и снова, почти ничего не говоря, просто переворачивая карты в темноте. Микаэла продолжала побеждать.

5

Терри дремал в раскладном стуле в нескольких ярдах за блокпостом. Ему снилась жена. Она открыла закусочную. Они сервировали столы пустыми тарелками. «Но, Рита, какой в этом смысл», — сказал он, и протянул ей свою тарелку. Рита вернула её обратно. Это продолжалось довольно долго. Туда-сюда с пустой тарелкой. Терри все больше раздражался. Рита, ничего не говоря, ухмылялась, как будто бы у нее был секрет. За окнами закусочной сменялись времена года, как фотографии в одном из тех старых стереоскопов — зима, весна, лето, осень, зима, весна…

Он открыл глаза, над ним стоял Берт Миллер.

Первая мысль Терри после пробуждения была не о сне, а о том, что происходило тем вечером, у забора, когда Клинт Норкросс упрекал его за выпивку, позоря перед двумя другими мужчинами. Раздражение, пришедшее из сна, смешалось с позором, и Терри внезапно понял, что он совершенно не подходит для должности шерифа. Пусть Фрэнк Джиари забирает её, если захочет. И пусть Клинт Норкросс общается с Фрэнком Джиари, если желает иметь дело с трезвым человеком.

По всему лагерю были установлено аварийное освещение. Мужчины, стоявшие группами — винтовки на их плечах небрежно свисали с лямок — смеялись и курили, жадно поглощая еду из пластиковых пакетов с армейскими пайками. Только бог знал, откуда это все взялось. Несколько парней, присев на корточки у обочины, играли в кости. Джек Альбертсон, используя мощную дрель, устанавливал перед ветровым стеклом одного из бульдозеров железную плиту.

Чиновник Берт Миллер желал знать, где можно взять огнетушитель.

— У тренера Уиттстока астма, а дым от горящих шин, которые подожгли эти засранцы, уже повсюду.

— Там, — сказал Терри и указал на близлежащую полицейскую машину. — В багажнике.

— Спасибо, шериф. — Чиновник пошел за огнетушителем. Из толпы играющих в кости мужчин раздались ликующие крики, как будто кто-то там высказал толковую мысль.

Терри поднялся с раскладного стула и направился к припаркованным полицейским машинам. Походу движения, он расстегнул ремешок и позволил ему упасть в траву. На хуй это дерьмо, — подумал он. Просто на хуй его.

В его кармане были ключи от патрульного автомобиля номер четыре.

6

С водительского сидения фургона службы контроля за животными Фрэнк наблюдал за молчаливой отставкой исполняющего обязанности шерифа.

Это твоя работа, Фрэнк, сказала Элейн, где-то позади него. Ты гордишься этим?

— Он сам сделал это с собой, — сказал Фрэнк. — Я не связывал его и не запихивал воронку в рот. Мне жаль его, потому что он не был годным для такой работы человеком, но я также завидую ему, потому что он может все бросить и уйти.

Но только не ты, — сказала Элейн.

— Нет, — согласился он. — Я в деле до конца. Из-за Наны.

Ты одержим ею, Фрэнк. Нана-Нана-Нана. Ты отказываешься слышать то, что говорил Норкросс, потому что она — все, о чем ты можешь думать. Можешь подождать хотя бы немного?

— Нет. — Потому что люди уже здесь, и они были заряжены и готовы к работе.

А что если эта женщина водит вас за нос?

Жирный мотылек сидел на щетках стеклоочистителя пикапа. Он щелкнул включателем стеклоочистителя, чтобы убрать его. Затем он запустил двигатель и уехал, но, в отличие от Терри, он намеревался вернуться.

Сначала он остановился в доме на Смит, и залез в подвал, чтобы проверить Элейн и Нану. Они лежали там в тех же позах, как он их и оставил, спрятанные под простынями за стеллажом. Он сказал телу Наны, что любит ее. Он сказал телу Элейн, что ему жаль, что они никогда не могли договориться. Ему на самом деле было жаль, хотя тот факт, что она продолжала ссориться с ним даже во сне, был крайне раздражающим.

Он запер дверь в подвал. На проезжей части, возле фар пикапа, он заметил, что в большой выбоине, которую он планировал залатать в ближайшее время, собралась лужа. В воде просеялись отложения зеленого и коричневого, белого и синего цветов. Это были остатки мелованного рисунка дерева Наны, смытого дождем.

Когда Фрэнк достиг центра города Дулинг, банковские часы показывали 00:04. Наступил вторник. Когда он проходил мимо минимаркета Зоуни, Фрэнк заметил, что кто-то разбил витринные стекла.

Здание муниципалитета еще дымилось. Его крайне удивило, что Норкросс позволил своим пособникам взорвать место работы его жены. Но судя по всему, люди сейчас были непредсказуемыми — даже врачи вроде Норкросса. Может быть, они и раньше были такими.

В парке через дорогу, человек, без каких-то на то причин, с помощью резака по меди, пытался сбить с ног статую первого мэра в высокой шляпе. Искры фонтанировали, отражаясь в тонированном стекле сварочной маски. Чуть впереди, другой человек, а-ля Джин Келли,[362] в Поющих под дождем, обнимался с фонарем, в руке у него был член, и он ссал на асфальт и голосил какую-то трахнутую морскую песенку: «Капитан в своей каюте, ребята, пьет эль и коньяк! Моряки в борделе, где все девки готовы дать! Держим туда путь, и оттащим Джо!»

Существовавший порядок, который Фрэнк и Терри пытались поддержать последние несколько хаотичных дней, рухнул. Это был, как он предполагал, дикий вариант траура. Все может либо утихнуть, либо привести к всемирному катаклизму. Кто знает?

Вот где ты должен быть, Фрэнк, сказала Элейн.

— Нет, — сказал ей он.

Он припарковался за своим офисом. Каждый день он находил полчаса, чтобы приехать сюда. Он кормил бродячих собак, сидящих в своих клетках, и оставлял миску Алпо[363] для одного особого животного — его офисной собаки. Каждый раз, когда он приходил к клеткам, его ждал беспорядок, сплошная дрожь, скуление и вой, потому что он обычно мог провести с ними только полчаса в день, а из восьми животных, вероятно, только пара когда-либо была приучена к дому.