Его глаза горели безумным блеском, но Дот бесстрашно двинулась навстречу.

– Энтони! Энтони!

Лязгнув зубами, Энтони подался назад, будто собирался наброситься на Дот. Потом вдруг передумал и стал дико озираться по сторонам.

– Убью! – задыхаясь, бормотал он. – Убью тебя!

Казалось, он вгрызался в это слово, будто хотел материализовать силой своих эмоций. Наконец почуяв неладное, Дот остановилась и, встретившись с обезумевшим взглядом Энтони, попятилась к двери. Продолжая выкрикивать проклятия, Энтони метался по комнате и вдруг нашел, что хотел – добротный дубовый стул, что стоял у стола. Он издал хриплый вопль, схватил стул и, размахнувшись им над головой, со всей накопившейся яростью швырнул прямо в перепуганное бледное лицо в противоположном конце комнаты. Потом опустилась плотная непроницаемая тьма, заслонившая собой все мысли, гнев и безумие – послышался почти осязаемый щелчок, и лик окружающего мира на глазах изменился.

Глория с Диком вернулись в пять и стали звать Энтони. Не дождавшись ответа, они зашли в гостиную, где обнаружили в дверях стул со сломанной спинкой. В комнате царил беспорядок: коврики на полу сбиты, фотографии и безделушки на комоде валяются как попало, а в воздухе висит тошнотворный запах дешевых духов.

Энтони они нашли в спальне, сидящим на полу в пятне яркого солнечного света. Перед ним лежали три открытых альбома, и Энтони копался в груде марок, которые выгрузил из них. Заметив Глорию и Дика, он с неодобрительным видом склонил голову набок и попросил жестом уйти.

– Энтони! – воскликнула Глория. – Мы выиграли! Приговор отменен!

– Не входите, – тусклым голосом пробормотал он. – Только все перепутаете. Я их сортирую, а вы станете здесь топтаться. И как всегда, устроите беспорядок.

– Что ты делаешь? – изумилась Глория. – Вернулся в детство? Неужели не понял: ты выиграл судебный процесс. Приговор суда низшей инстанции отменили. Теперь ты владеешь тридцатью миллионами.

Энтони устремил на них полный упрека взгляд.

– Когда будете уходить, закройте за собой дверь, – изрек он с видом капризного задиристого ребенка.

Глория во все глаза смотрела на мужа, и в ее взгляде просыпался страх.

– Энтони! – воскликнула она. – В чем дело? Что произошло? Почему ты не пришел в суд? И что все это значит?

– Слушайте, вы двое, – тихим голосом произнес Энтони, – убирайтесь немедленно, а не то я пожалуюсь дедушке.

Он поднял пригоршню марок, разжал пальцы, и кусочки бумаги полетели вниз, плавно кружась и переворачиваясь в наполненном солнцем воздухе, как осенние листья: разноцветные яркие марки Англии, Эквадора, Венесуэлы, Испании… и Италии…

В компании с воробышками

Божественная, утонченная ирония, та же самая, что суммировала итог жизни бесчисленных поколений воробьев, воспроизводилась, без сомнения, и в тех словесных изысках, которыми блистают пассажиры, путешествующие на таких судах, как «Беренгария». И она определенно навострила уши, когда молодой человек в клетчатом кепи стремительной походкой пересек палубу и заговорил с прелестной девушкой в желтом платье.

– Это он, – сообщил юноша, указывая на укутанную фигуру, сидящую в кресле-каталке возле заграждения. – Энтони Пэтч. Первый раз вышел на палубу.

– Так это действительно он?

– Да. Говорят, как получил деньги, так и тронулся умом. Ну а второй тип, Шаттлуорт, ну, который религиозный и денег не получил, так он заперся в номере гостиницы и пустил себе пулю в лоб.

– Что вы говорите?

– Только полагаю, Энтони Пэтча его судьба не слишком тревожит. Получил свои тридцать миллионов, и теперь при нем личный врач, на случай если вдруг сделается плохо из-за переживаний. А она уже выходила на палубу? – поинтересовался молодой человек.

Хорошенькая девушка в желтом с опаской огляделась по сторонам.

– Была здесь минуту назад. В шубе из русских соболей. Должно быть, стоит целое состояние. – Девушка нахмурилась и решительно закончила свою мысль: – Знаете, терпеть ее не могу. Кажется мне такой неестественной и не слишком чистой. Понимаете, о чем я? У некоторых людей именно такой вид, хотя на самом деле, может, они и другие.

– Конечно, понимаю, – согласился молодой человек в клетчатом кепи. – Однако она недурна собой. – Он немного помолчал. – Интересно, о чем он думает? Наверное, о деньгах. А может, испытывает угрызения совести из-за того парня, Шаттлуорта.

– Возможно…

Однако молодой человек в клетчатом кепи ошибался. Энтони Пэтч, расположившийся у края палубы возле заграждений, устремив взгляд в морскую даль, думал не о деньгах, так как за всю жизнь его редко по-настоящему занимали мысли по поводу суетной славы, связанной с материальным благополучием. И не об Эдварде Шаттлуорте, потому что в подобных делах лучше быть оптимистом. Нет, он предавался воспоминаниям, как генерал, который, оглядываясь на успешно завершившуюся военную кампанию, подвергает анализу свои победы. Энтони думал о тяготах и лишениях, невыносимых страданиях, через которые прошел. Его пытались покарать за ошибки юности. Он терпел жестокую нужду, а с ним хотели расправиться за само стремление сохранить верность романтическим мечтам. Друзья отвернулись, и даже Глория стала врагом. Остался в полном одиночестве. Один – лицом к лицу с навалившимся несчастьем.

Всего несколько месяцев назад его убеждали прекратить борьбу, покориться, превратиться в серое ничтожество и пойти работать. Но он верил, что выбранный жизненный путь оправдает себя, и стойко шел по нему. И вот те самые друзья, которые оказались наиболее жестокими из всех, теперь снова его уважают, поняв, что он с самого начала был прав. И не Лейси ли вместе с Мередитами и Картрайт-Смитами навестили их с Глорией в номере отеля «Ритц-Карлтон» за неделю до отплытия парохода?

Глаза Энтони застилали слезы, а голос дрожал, когда он шептал себе:

– Я им показал. Битва была тяжелой, но я не отказался от борьбы и победил!

Великий Гэтсби

Для нее стань самым бойким и хоть шляпу золотую надевай в угоду ей,

Прыгай выше всех и только сил, конечно, не жалей,

И тогда она воскликнет: «Мальчик в шляпе золотой,

Я хочу, чтобы ты был мой!»

Томас Парк д’Инвильер

Глава 1

В юные годы, когда я более внимательно воспринимал окружающий меня мир и прислушивался к мнению других людей, отец дал мне совет, к которому я вновь и вновь обращался в течение всей своей жизни.

– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.

Больше он не сказал ничего, однако мы никогда особо с ним не откровенничали, и я понял, что в его словах заключается куда более глубокий