Меча не найдется хотя бы десятка умных трусов, или все уже удрали, а остались сплошные дурни, которым дай сегодня пожрать, а завтра – трава не расти?

– Маркиз Фарнэби позавчера разговаривал с Леопольдом Манриком, – веско произнес давешний недоверчивый брюнет.

– Кавалер Вускерд, – глазки Фарнэби из сально-сладких стали колючими, – вы на что-то намекаете? Уж не на то ли, что мечтали пристроиться к господину тессорию, хоть лакеем? Лишь бы поближе к денежкам и подальше от пороха.

– Господа, – неожиданно громко рявкнул Фердинанд, – мы не для того собрали здесь людей, коих почитаем Лучшими, чтобы они доносили друг на друга. То, что было до сего утра, предадим забвению и будем смотреть вперед. Мы согласны с маркизом Фарнэби. Первый маршал Талига герцог Алва оказал нам немало услуг. Мы не намерены платить за преданность и смелость неблагодарностью. Рокэ Алва есть и останется Первым маршалом Талига, пока мы остаемся королем. Мы благодарим графа Гогенлоэ-цур-Адлерберга и графа Рафиано за верную службу и отпускаем из Олларии в Придду или любое другое место по их желанию. Новым экстерриором мы называем графа Кракла, новым геренцием – маркиза Фарнэби, новым обер-прокурором – барона Вускерда, да-да, именно графа Кракла и барона Вускерда. Мы и наш двор остаемся в Олларии. Мятежники никогда не войдут в столицу Талига, никогда!

– Ваше величество, – бывший геренций был спокоен, видимо, ничего другого он и не ожидал, – я принимаю неизбежное, но мне искренне жаль ваше величество и Олларию.

– А я возьму на себя смелость еще раз призвать к благоразумию, – граф Рафиано смотрел не на короля, а на королеву. – Ваше величество, умоляю вас, убедите вашего супруга не принимать заведомо проигранного боя. Зиму следует переждать в доме, а весной снег растает.

Катарина затравленно оглянулась и замерла, склонив голову к левому плечу. Потом покачала головой, словно отвечая сама себе.

– Будь мы супругой экстерриора, мы бы тоже призывали к бегству, но мы – королева Талига. Граф Рафиано, мы безмерно благодарны вам за заботу, но мы не можем просить нашего супруга бросить Олларию на произвол судьбы. Вы советуете вернуться весной, но что мы найдем, вернувшись? И кем мы останемся в памяти наших подданных? Теми, кто оставил их в тяжелую минуту?

Змея или все-таки дура? Или не то и не другое, а просто жена, знающая мужа как облупленного и понимающая, что он закусил удила и его не остановить? Как бы то ни было, придется дожидаться зеленого воробья[68], который как прилетит да как клюнет! Себя-то не жаль – не красавица и худо-бедно пожила, но девочки и бедняга-король…

– Ваше величество, – граф Рафиано поклонился Фердинанду, – разрешите мне и графу Гогенлоэ-цур-Адлербергу покинуть Совет Меча.

– Да будет так, – милостиво кивнул король. – Мы награждаем вас за верную службу орденом Святого Карла, а графа Гогенлоэ – орденом Королевской Охоты. Мы всегда рады видеть вас и ваших близких.

– Благодарим, ваше величество.

Два сдержанных поклона, торжествующие рожи преемников, расступившиеся гвардейцы, стук захлопнувшихся дверей…

Глава 5

Ургот. Урготелла

Талиг. Оллария

399 год К.С. 13-й –14-й день Осенних Ветров

1

Рокэ опять куда-то провалился. Барон Дежу, пятый раз кряду притащившийся в особняк Шантэри, пытался с пристрастием допрашивать Марселя, но виконт был кристально чист: где Ворон, он понятия не имел. Кэналлиец непредсказуем: он может слушать реквиемы, спорить со сьентификами, дразнить поэтов, искать подходящее вино или цветы. Было ясно одно – петь он не намерен, по крайней мере сегодня.

– Барон, поверьте, я весьма сожалею, – Марсель старался, как мог. Не для себя – для дядюшки. Если принцесса надуется на Алву, старый греховодник расстроится, а ему вредно. – Герцог весь вечер не выпускал гитару из рук, и утром у него очень болели пальцы. Он вряд ли сможет играть в ближайшие несколько дней.

Ворон ушел вместе с Луиджи и Герардом, когда Марсель еще спал, и вряд ли у него болело хоть что-нибудь. Не забыть бы сказать негодяю, что он порезал руки, а то неудобно получится.

– Ее высочество будет разочарована, – ныл ургот, – она и ее фрейлины так ждут сегодняшнего вечера.

Ну и дура. Елена та, по крайней мере, прежде времени язык не распускала, вот и получила лилии. Юлия огребет бешеный огурец, и поделом – одно слово, Пиончик.

– Господин Дежу, уверяю вас, герцог Алва не предполагал, что ее высочество желает слушать его уже сегодня.

Или, напротив, предполагал, потому и удрал ни свет ни заря. Как от дурочки Окделл! Ну что поделать, если Ворон не добыча, а охотник – выбрал, поймал, съел, побежал дальше. Излишне прилипчивые девы его раздражают.

– Так вы полагаете, герцог вернется поздно? – Ну сколько раз можно спрашивать об одном и том же?

– Барон, как только он появится, я сообщу ему о ваших визитах и о разочаровании ее высочества. – Надо похвастаться перед дядюшкой этой фразой, он оценит. – Не сомневаюсь, Монсеньор сразу же пришлет свои извинения.

И, Леворукий его знает, возможно, где-то разживется пионами или этими, как их… Виконт Валме неплохо разбирался в розах, лилиях и фиалках, но мордатые розовые цветы вызывали у него изжогу, как бы эти гримасы природы ни назывались.

– В таком случае мне остается лишь откланяться.

Барон был верен своему слову – сказал и убрался. Марсель свернулся калачиком в кресле у камина в обществе горячего вина, засахаренных фруктов и сборника любовных виршей, среди которых попадались весьма недурные.

В девять зазвонили к ужину, виконт захлопнул книжку и спустился в столовую. Восседавший за накрытым на троих столом Франсуа Шантэри был хмур, как оставшийся без взятки дукс. Марсель вздохнул, готовясь к неизбежному, и неизбежное грянуло.

– Это возмутительно, – протрубил дипломат, бросая на колени хрустящую салфетку с вензелем. – Герцог Алва полагает, что может безнаказанно дразнить августейших особ. Он совершенно не думает о том, к каким последствиям приведут его шутки.

– Фи, дядюшка, – поморщился Марсель, – что за намеки… Нет, я не против первой вашей посылки, но мне категорически не нравится вывод. О последствиях герцог Алва думает, иначе барон Дежу застал бы его дома.

– Мой мальчик, – посол его величества короля Талига пристально посмотрел на Марселя, – ты совершаешь ошибку. Зачем становиться посредственным военным, если можно стать блестящим дипломатом? Я поговорю об этом с герцогом, когда он соизволит вернуться. Можешь не сомневаться.

Марсель не сомневался, а герцог не возвращался. Около полуночи дядюшка отошел ко сну. Марселю спать не хотелось, и он вновь устроился у огонька, прихлебывая вино и ставя отметки рядом с приглянувшимися стихами. Три сонета и одно рондо стоили того, чтобы заучить их наизусть. Немного подумав, Марсель решил послать их Франческе Скварца. Виконт перебрался к столу и с удовольствием переписал понравившиеся строки. Посылать даме только стихи, причем чужие, было верхом