теорию привлечения элиты, которую можно кратко сформулировать следующим образом: пропаганда революционной партии должна быть, по возможности, радикальной и бескомпромиссной, чтобы она с самого начала отвращала от себя «трусоватых» буржуазных оппортунистов. Следует обращаться только к тем элементам, которых не страшит также и социальная неприязнь, связанная с приверженностью радикальной идеологии. Имевшие место в отношении членов штурмовых отрядов (СА) физические риски были, с точки зрения Гитлера, неким пробным камнем, чтобы определить, действительно ли эти «товарищи по партии» были «неустрашимыми» и «отважными» бойцовскими натурами или «трусливыми» оппортунистами. Удивительно то, что в гитлеровской теории привлечения элиты расовые аргументы почти не играют роли. В рамках его социал-дарвинистского мировоззрения было важно не то, как внешне выглядел человек, а то, был ли он храбрым и отважным. Эти качества, наличие которых члены партии доказывали своей готовностью не только подвергаться общественной неприязни, но и, может быть, преследованиям или, по крайней мере, принимать на себя значительные потери, и являются безошибочными признаками «героической расовой составляющей» немецкого народа.

Разумеется, эта теория рекрутирования элиты более не была применима на этапе системы, поскольку теперь, когда приверженность национал-социализму не приносила социального вреда, а оборачивалась только пользой, к партии стали примыкать скорее оппортунисты и «конъюнктурщики». Поскольку, однако, Гитлеру не удалось разработать убедительные принципы рекрутирования элиты также и для этапа системы, он с тем большим упрямством держался за «старых бойцов», зарекомендовавших себя в «период борьбы». Но поскольку они не обладали необходимыми бюрократическими и административно-техническими навыками, он был вынужден в значительной степени опираться на старые элиты, а ведь он взялся за их смещение. Хотя «концепция приручения», которую отстаивали буржуазно-консервативные силы, такие как Папен и Гугенберг, потерпела неудачу, Гитлер также не был явным победителем в этом союзе. В конце своей жизни он был вынужден констатировать, что его революция потерпела неудачу из-за отсутствия новой революционной элиты. За неимением таких отборных сил он продолжал опираться на старые элиты. Он заключил с ними союз, потому что считал их слабыми, политически бездарными и трусливыми, и поэтому надеялся легко воспользоваться их поддержкой или, если это не удастся, относительно легко уничтожить их.

По сравнению с этим он совершенно по-другому оценивал марксистов левого толка, особенно коммунистов. Поскольку и они тоже — в отличие от буржуазных партий — «фанатично» выступали за свое мировоззрение, поскольку они были храбрыми, смелыми и решительными, он восхищался ими и одновременно боялся их, это позиция, характерная также и для взгляда Гитлера на еврейство, которое он рассматривал как «зачинщиков» исторических революций, т. е. как то «историческое меньшинство», способное действенно организовывать и возглавлять революции. Но именно потому, что Гитлер был убежден в превосходстве и эффективности марксистских (и вообще «еврейских») форм борьбы и методов, он опасался этого противника гораздо больше, чем буржуазных сил, которых он презирал как трусливых, слабых и бездарных. По сути, Гитлер действительно серьезно воспринимал как противников во внутренней политике только марксистские левые силы, а во внешней политике только большевизм.

Однако в конце жизни Гитлер сожалел о том, что он не выступал против буржуазных правых сил в той же степени, как против своих марксистских противников. В конечном счете он был ослеплен и одержим своей собственной идеологией, которая гласила, что только против противников-марксистов необходимо решительно бороться, поскольку только они являются храбрыми и отважными, в то время как буржуазные оппортунисты не могли бы оказаться для него опасными. Но на самом деле сопротивление, опасное для Гитлера, формировалось именно из рядов старых дворянских и буржуазных властных элит. Это является признаком того, что революционера Гитлера ни в коем случае не следует причислять к политическому правому спектру. Против этого также говорит и то, что его непубличные высказывания демонстрируют поразительную симпатию к коммунистам и социал-демократам и восхищение Сталиным и советской системой, в то время как он все чаще занимал критическую позицию по отношению к итальянскому фашизму, а о помощи, которую он оказывал реакционному режиму Франко в Испании, он высказал сожаление, заметив, что ему лучше было бы поддержать «красных испанцев». Впрочем, сам Гитлер никогда не считал себя правым политиком — разумеется, также и не левым, — но рассматривал себя революционером, который в ситуации, когда ни один из крупных социальных классов и ни одно политическое течение не были в состоянии взять верх, создал в лице национал-социализма «третью платформу», синтез национализма и социализма.

Социальные, экономические и политические основные моменты этого мировоззрения, которое мы хотим назвать «гитлеризмом» (поскольку как такового национал-социалистского мировоззрения не существовало), мы реконструировали в этой работе на основе высказываний Гитлера. Чего при этом не удалось добиться системным путем, так это ответа на вопрос о том, в какой степени Гитлеру удалось воплотить свои представления в реальность. Это после данной работы остается неким желаемым предметом исследования. Однако на различных примерах мы смогли показать, что в отдельных областях, особенно в области экономической политики, Гитлеру удалось, по крайней мере в виде наметок, реализовать свои представления. В других областях картина противоречива: цель Гитлера по повышению социальной мобильности, расширению возможностей роста для представителей социально лишенных привилегий слоев населения была определенно наметочно реализована. «Долгое время упускалось из виду, что социальный подъем в Третьем рейхе происходил не только символически. Грюнбергер писал, что общая мобильность в отношении социального подъема за шесть мирных лет нацистского режима была, по его словам, вдвое выше, чем за последние шесть лет существования Веймарской республики[1860]; государственно-бюрократические организации и частнокапиталистические ассоциации включали в себя один миллион человек, выходцев из рабочего класса»[1861]. Уже Дарендорф и Шёнбаум указывали на то, что повышение социальной мобильности было важным следствием социальной революции, толчок к которой дал национал-социализм. Однако до сих пор не придавалось значения прежде всего тому, что этот процесс не только сознательно инициировался Гитлером, но и тому, что его представления о целях выходили далеко за рамки фактически достигнутых результатов. Так, в школьной политике только частично, а именно в элитных нацистских школах, удалось реализовать намеченную цель — обеспечить равные возможности для всех «соотечественников» (фольксгеноссен).

Тот факт, что не все замыслы Гитлера были полностью реализованы за двенадцать лет его правления, можно объяснить рядом объективных и субъективных факторов. В первые годы своего правления Гитлеру приходилось в значительной степени считаться со своими консервативными союзниками по коалиции. Это особенно касается периода, предшествовавшего смерти Гинденбурга, но также и за его пределами. Ему не удалось подготовить новую революционную элиту во всех сферах общества, которая обеспечила бы реализацию его идей. Следует добавить еще одно обстоятельство: шесть из двенадцати лет правления Гитлера были периодом