страхом в глазах глядел на Макса. Саблину стало не по себе от этого взгляда, ему было противно видеть, как Хеншель покрылся весь холодным потом.

– Не убивайте меня! – с болью в голосе почти простонал немец. И Макс решился: он схватил полотенце и туго скрутил ему ноги.

– Не умею стрелять в безоружных. Даю вам возможность самому ответить на вопрос, что думает человек за минуту до смерти. Где ваш автомат?

– За креслом! – торопливо и угодливо сообщил немец.

– Как зовут шофера?

– Франц! Я никогда его не называю по имени! Не сделайте ошибки! – заботливо подсказал эсесовец. – Садитесь сразу на заднее сидение, но ждите, пока он откроет вам дверцу.

– Благодарю вас, господин штурмбанфюрер! – Макс надел плащ, который пришелся ему впору, фуражку.

– Что надо сделать, чтобы открыли ворота? – был его последний вопрос.

– Я звонил всегда по телефону! Но теперь…

Саблин перешагнул через эсесовца и открыл дверь. «Спокойно! Ты штурмбанфюрер! Ты – начальник лагеря! Будь уверен!» – подбодрил он себя и вышел на крыльцо. Начинался рассвет, и в сером рассветном утре шофер не разглядел, кто перед ним. Он все же успел распахнуть дверцу, Макс сел, Франц закрыл дверь кабины, сел на место и завел двигатель.

– Франц! – окликнул его Саблин. – Без всяких глупостей! Трогай! Посигналь, чтобы открыли ворота. И скорость! Понял?

– Да, да! – в испуге прошептал солдат, глянув в зеркало на зловещую фигуру сзади, и тронул машину. Он включил фары, мигнул светом и погнал машину к воротам. Они распахнулись и автомобиль на большой скорости выехал за территорию лагеря.

Через несколько минут раздалась автоматная очередь. Полуодетый комендант, стоял на крыльце, стрелял вслед уносящейся машине. Завыла сирена тревоги, несколько мотоциклов с солдатами рванулись преследовать беглеца.

Хеншель, уже одетый по форме, бежал к воротам, где его поджидал бронетранспортер.

* * *

Андрусяк замолчал, это лишило его последних сил, очевидно, боль возвращалась к нему, он слегка постанывал.

– Вызвать врача? – с тревогой спросил Шмелев, взяв холодную руку умирающего.

– Не надо! Я хочу вам досказать его историю. Когда мы возвращались вечером с работ, на воротной перекладине висел труп Макса Саблина. На нем был немецкий мундир, весь окровавленный. Пять дней его не снимали с перекладины, чтобы нас устрашать. Труп разлагался, но комендант не разрешал его трогать. Видно, крепко был озлоблен на Макса. Кое-что об этом обо всем узнали от старого охранника.

Шмелев в растерянности достал из сумки фотографию Саблина и протянул ее Андрусяку.

– Вот его фотография! Он жив! Я сам с ним встречался!

Андрусяк подслеповато прищурился и долго глядел на снимок, потом протянул его обратно и сказал:

– Это не он! Макс совсем другой! Я знаю, кто это: очень похож на политрука Сашу Гвозденко. Да, это Саша. Через неделю была бомбардировка лагеря и мы бросились кто куда. Мне повезло, я на хуторе украл одежду и лошадь. Верхом на ней ушел от собак. А Саша… не знаю, но видно, тоже уцелел.

– Андрей Николаевич, вы не путаете? Этот человек называет себя Саблиным, я у него был дома и с женой знаком.

– Нет! Это не он! Это Саша Гвозденко! Старший политрук!

И словно выполнив свой долг, Андрусяк закрыл глаза и Шмелеву показалось, что теперь он уже по-настоящему умер. Он вышел из палаты и позвал врача, тот пощупал пульс и равнодушно сказал:

– Его час еще не пробил…

Уезжал Шмелев из Одессы в расстроенных чувствах: прежде всего он понимал, что Андрусяка ему больше не увидеть. Дни его сочтены, и Виктор был ему очень благодарен за тот рассказ о Саблине, на который у него едва хватило сил. Во-вторых, мысли его раздвоились: рассказ, который он в свое время записал у Саблина, был великолепен. Виктор мысленно представлял себе эту потрясающую картину побега под взрыв бомбы и пулеметную очередь, потом поезд и отчаяние беглеца. Андрусяк предложил ему другой вариант побега Саблина с трагическим концом и утверждал, что сам пять дней видел мертвое тело висящего на перекладине Саблина. По этому рассказу, его не могло быть в живых. И выдумать такую версию не мог умирающий человек: он рассказывал то, что сохранила его память. Андрусяк умирал от рака почек, поэтому сознание у него было чистым и ясным, это не была фантазия впадающего в бред человека. Почему на фотографии он признал старшего политрука, а не признал Макса Саблина? По его рассказу выходило, что Саблин был уже мертв, когда американцы совершили налет на лагерь, и организовывать полыхающий костер из лагерной робы не мог. Зачем же вся эта история, рассказанная Саблиным? Полный сомнений и неясных вопросов, Шмелев приехал в Киев. Веры еще не было, она отдыхала в санатории, и он решил сам отправиться на поиски Коровенко. Сейчас его интересовал только один вопрос: признает он на фотографии Саблина или нет. Если признает, то Андрусяк настолько болен, что все у него перепуталось, действительность и больная фантазия. А если не признает? А если не признает? Что будет дальше, Шмелев пока не знал.

С Коровенко они встретились не дома, тот был у председателя колхоза и с надрывом в голосе требовал какой-то шифер для какой-то Марфы Петровны. Узнав, что перед ним журналист, он не стал его выслушивать, а потащил к председателю колхоза.

– Не дашь Марфе шифер накрыть хату– вот он про тебя фельетон напишет! – сказал Коровенко решительно и торжествующе уставился на председателя. – Это тебе не наш, а сама Москва прислала! Хотят посмотреть как ты тут помогаешь вдове погибшего героя!

Председатель будто бы слегка струхнул и махнул рукой:

– На бумажку, подписал! Идите на склад!

В коридоре Коровенко поглядел на Шмелева и употребил свою старую присказку:

– Едрена-матрена! Хотел открутиться! А у бабы крыша худая! Чего тебе?

Шмелев дал ему фотографию и спросил, знает ли он, кто это. Коровенко поглядел, пожевал губами, вздохнул с сожалением и виновато поглядел на Виктора.

– Ей-богу, я его не знаю! Ты уж извини, но кто это?

– Это Макс Саблин! Филипп Саблин!

– Будя врать-то! Что я, Саблина не знаю? Из ума, что ли, выжил? Саблин – он во! – что-то неопределенное выразил Коровенко, и в его глазах блеснуло восхищение.

– Разве он не похож? Лет-то много прошло!

– Да хуть тыщу лет! Я его не забуду! Как немец нас гнал танками по полю, как шли мы по болоту и тонули там, как гнал нас танк в Днепр! Нет, Филю я помню. А этот так, откуда-то. Не он – и все тут! Другая здесь физиономия. Даже вроде подлая! – неожиданно заключил Коровенко для убедительности…

…Все разрушилось, целый завал сомнений, никакой ясности.