остановиться и разбить лагерь. Тем временем лазутчики донесли ему, что заставу «Несдержанность» окружает лагерь, который тоже называется «Несдержанность», что весь этот лагерь окутан туманом и что вражьих войск нигде не видно… На следующий день Линь Ле подъехал к лагерю противника, вызвал на поединок У Ци-сы и вступил с ним в бой.

Но чем кончится этот поединок, известно будет в следующей главе.

Глава 98

Отважное сердце толкает Линь Ле

противника вызвать на бой.

Греховная плоть соблазняет Ян Яня

пасть жертвой несдержанных чувств.

Вступив в бой с Линь Ле, У Ци-сы после двух-трех схваток сразу же повернул коня обратно.

– Вот-вот, веди меня в свой лагерь, – издевался Линь Ле, преследуя противника. – Я как разу хочу взглянуть, что это такое.

Как только Линь Ле вслед за У Ци-сы въехал в расположение противника, последний скрылся у него из виду, и Линь Ле вдруг очутился среди облаков, которые медленно проплывали мимо него. С земли поднимался легкий туман. Издали за облаками то появлялись, то снова исчезали горы и леса. Линь Ле сошел с коня, постоял с минуту, как бы собираясь с духом, и медленно двинулся вперед. Облака стали редеть, туман рассеиваться, и сквозь него пробились лучи солнца. Теперь на дороге стали попадаться прохожие, отовсюду доносился аромат цветов, слышалось щебетание птиц, и местность казалась очень привлекательной.

Вскоре Линь Ле подошел к высоким каменным воротам, на которых было высечено три слова: «граница горы Изъянной». Вдали действительно виднелась высокая крутая гора с неровными очертаниями. У подножья ее бесновался и свирепо рычал человек огромного роста, очевидно чем-то выведенный из себя. Затем великан с громким криком ударился головой о гору [494]. Раздался оглушительный треск, от которого в ушах у Линь Ле словно зазвенели колокола. И вдруг он увидел, как полгоры отлетело в сторону и развалилось. От страшной пыли, которая поднялась при обвале, стало совсем темно. В испуге Линь Ле бросился бежать.

– Ах, черт, – со страхом произнес он, остановившись наконец и едва переводя дыхание. – Никогда еще не видал такой крепкой башки! Но пусть она будет хоть стальная, – рассуждал он затем, – ведь нельзя же ею гору расколоть. Нет, это, по-видимому, воздействие того самого гнева, который в нем кипел. Ведь не зря же Мэн-цзы говорил, что дух, бесконечный в величии и силе, направленный на добро, но не на зло, способен заполнить все пространство меж небом и землей.

Пройдя немного дальше, Линь Ле увидел другого человека, который тоже, как видно, был чем-то крайне разгневан, и вдруг откуда ни возьмись огромный тигр, величиной с крупного буйвола, кинулся прямо на этого человека.

«Пропал!» – испугался за него Линь Ле, видя, что тот безоружен. Тем временем тигр остановился и присел, готовясь к прыжку. Но человек вдруг издал страшный крик, его глаза, гневно смотревшие на тигра [495], казалось, готовы были выкатиться из орбит, и, по-видимому, от этого напряжения уголки его глаз разорвались, и кровь струйкой брызнула прямо на тигра. Тигр, не успевший еще оторваться от земли, зашатался от попавшей на него струи, чуть не перевернулся и с диким ревом бросился прочь.

– Удивительно! – воскликнул Линь Ле. – Тот головою отбил полгоры, а этот своей кровью чуть не прикончил тигра! Просто непостижимо! Ведь никакой пулей так не напугаешь тигра. Вот так кровь!. «Стальная кровь», можно сказать. Вот что, оказывается, может сделать сила духа, сила гнева.

За этими размышлениями он и не заметил, как очутился возле женщины, которая расплавляла камни [496].

– Зачем вы это делаете? – невольно заинтересовался Линь Ле.

– Да вот один дядька отбил только что полгоры, и из-за этого обрушился кусок тверди небесной. Надо твердь зачинить, вот я и плавлю камни.

«Оказывается, небо камнями чинят, – подумал про себя Линь Ле, – тогда неудивительно, что люди страны Ци живут в постоянном страхе [497]».

Пройдя немного дальше, он увидел пустырь, на котором ожесточенно с кем-то сражался чернолицый полководец, и пыль вокруг стояла столбом. Вдруг раскатом грома над полем пронесся крик сражавшегося, и он запел:

Мне горы сдвинуть хватит сил,

Объемлет мир мой дух!.[498].

От этого страшного голоса у Линь Ле в ушах зазвенело, и он хорошо расслышал лишь первые две строки песни. И тут Линь Ле снова вспомнил слова Мэн-цзы о величии и силе духа.

Долго еще шел так Линь Ле и наконец почувствовал, что он сильно проголодался. Тогда он стал смотреть, где бы ему поесть. По дороге встречались небольшие харчевни, чайные и лавчонки, в которых продавались горячие пампушки, сладости из фиников и другие яства. Линь Ле хотел было зайти в одну из таких лавчонок-харчевен, но заметил, что там внутри сидит какой-то посетитель в одеянии эпохи Чжоу и неизвестно из-за чего с кем-то там бранится. Человек этот был до того разъярен, что его длинные волосы дыбом стояли на голове, высоко поднимая его шапку [499].

«Э-э, нет, с таким лучше не связываться», – подумал Линь Ле и прошел мимо. Через несколько домов, по соседству с этими харчевнями, он увидел другую, которая торговала горячими пирожками с мясом. В харчевне сидело множество людей, закованных в канги. Исхудалые, грязные, они то и дело тяжело вздыхали.

– За что это вас всех заковали? – спросил, поклонившись им, Линь Ле. – Я вижу, вы все тяжело вздыхаете. Может быть, здесь несправедливость какая-нибудь?

– Какая там несправедливость… сами виноваты во всем, – ответил ему кто-то.

– Вот все из-за этого, – сказал другой и кивнул головой в сторону котла, на котором стояла огромная пароварка с горячими пирожками и от которой так и валил пар. – Дошли до смертоубийства, – продолжал он, – теперь сожалеем, да поздно уже… А вот если вы думаете помочь людям, то напоминайте им, чтобы они старались быть сдержанными и не забывали бы слова «терпение», тогда самое страшное, что может произойти в жизни, минует их, и они не окажутся в нашем положении.

Линь Ле хотел было что-то ответить, но в это время почувствовал запах финиковых лепешек, который доносился из соседней харчевни. Тогда он привязал коня и пошел туда. Выбрав себе столик, он стал разглядывать посетителей. Это все были истощенные, болезненного вида люди с желтыми, исхудалыми лицами. У многих из них были огромные, вздутые животы. Они с трудом проглатывали пищу, и, когда они ели, на лицах у них отражалось столько страдания,