Долли Лонгстафф, безусловно, не отличался впечатлительностью, но красноречие Мельмотта тронуло даже его. Не то чтобы он пожалел дельца, но по крайней мере сейчас ему верил. При всей уверенности, что Мельмотт подделал его подпись или поручил кому-то ее подделать (никакое красноречие не избавило бы Долли от этого убеждения), он принял за чистую монету и объяснение причин задержки, и обещание добыть деньги к пятнице. Фальшивое чистосердечие Мельмотта, которому поддался лорд Ниддердейл, отчасти подействовало и на Долли Лонгстаффа.

– Я спрошу Скеркума, – ответил он.

– Безусловно, мистер Скеркум поступит по вашим указаниям, – заметил Байдевайл.

– Я спрошу Скеркума. Сразу к нему и пойду. Больше ничего обещать не могу. И право слово, мистер Мельмотт, вы доставили мне чертову уйму хлопот.

Мельмотт с улыбкой извинился. Наконец условились, что в пятницу встретятся здесь же в полдень и Мельмотт отдаст деньги. Долли настоял, что, раз с его отцом будет Байдевайл, с ним будет Скеркум. На это мистер Лонгстафф-старший согласился с превеликим неудовольствием.

Глава LXXVI. Гетта и ее жених

Леди Карбери пыталась расстроить помолвку между дочерью и Полом Монтегю без той энергии, какую проявила бы в иных обстоятельствах. Все ее мысли были заняты сыном. Роджер приехал и вполне откровенно изложил свои взгляды, по крайней мере касательно сэра Феликса. Однако Роджер тут же уехал в Суффолк, и несчастная мать естественно обратилась за поддержкой и утешением к мистеру Брону, который ненадолго заглядывал к ней почти каждый вечер. Видеть леди Карбери раз в день стало для мистера Брона почти частью жизни. Она рассказала ему о двух предложениях Роджера: либо переехать с Феликсом в какой-нибудь заштатный немецкий или французский городишко, либо на полгода перебраться в усадьбу Карбери.

– А куда денется мистер Карбери? – спросил мистер Брон.

– Он такой добрый, что не думает о себе. Там есть деревенский домик, он сказал, что может переехать туда.

Мистер Брон покачал головой. Мистер Брон не думал, что следует принимать такое донкихотское предложение. Что до немецкого или французского городишки, мистер Брон считал план осуществимым, но сомневался, что надо идти на такие ужасные жертвы. Он склонялся к мысли, что сэру Феликсу надо ехать в колонии.

– Там он допьется до смерти, – сказала леди Карбери, у которой от мистера Брона больше секретов не было.

Сэр Феликс тем временем по-прежнему лежал наверху. На самом деле, хотя поколотили его и впрямь крепко, страдал он только от разбитого лица, однако предпочитал оставаться на положении больного, чтобы не выходить из комнаты.

– Что до Мельмотта, – сказал мистер Брон, – говорят, он попал в ужасную историю, которая разорит его и всех, кто ему доверился.

– А что с девушкой?

– Ничего невозможно понять. Мельмотта сегодня должны были вызвать к лорд-мэру по обвинению в подлоге – но рассмотрение отложили. И мне сегодня утром сказали, будто Ниддердейл по-прежнему намерен жениться на девушке. Не думаю, что кто-нибудь знает правду. Мы придержим язык, пока чего-нибудь по-настоящему не выясним.

«Мы» в данном случае означало, разумеется, «Утренний завтрак».

О Гетте в этих разговорах никто не вспомнил. Гетта, впрочем, постоянно думала о своих обстоятельствах. Два письма от возлюбленного, пришедшие из Ливерпуля, понудили ее к решительному шагу. Они не виделись с тех пор, как Пол объяснился ей в любви. На первое письмо она сразу не ответила, поскольку ждала, что́ Роджер скажет о миссис Хартл. С его слов Гетта заключила, что миссис Хартл – не выдумка, а вполне реальная угроза ее счастью. Тут пришло второе письмо, полное радости и любви. Ни одно его слово и в малейшей мере не намекало на существование миссис Хартл. Не будь на свете никакой миссис Хартл, Гетта бы нашла это послание лучшим в мире и ответила на него (если бы маменька не запретила) со всем девичьим пылом. Теперь ей невозможно было ответить в таком ключе – и так же невозможно оставить письма без ответа. Роджер велел «спросить его самого». Итак, Гетта должна была потребовать, чтобы Пол либо пришел и ответил на ее вопрос, либо, если сочтет за лучшее, написал что-нибудь про миссис Хартл – дабы ей знать, может ли эта дама быть помехой ее счастью. Так что она написала ему следующее письмо:

Уэльбек-стрит

16 июля 18***

Дорогой Пол!

После того, что между ними произошло, она не могла обратиться к нему «любезный сэр» или «любезный мистер Монтегю», так что выбор был между «сэр» и «дорогой Пол». Он был дорог ей – очень дорог, и Гетту пока не убедили, что она должна обходиться с ним как с отверженным. Не будь на свете никакой миссис Хартл, он был бы «моим милым Полом», но Гетта сделала выбор и написала:

Дорогой Пол!

Меня достигли странные слухи о даме по имени миссис Хартл. Мне сказали, что она американка, живет в Лондоне и помолвлена с тобой. Я не могу в такое поверить. Это слишком ужасно для правды. Однако я боюсь – боюсь, что здесь есть некая правда, которая меня очень огорчит. Впервые я услышала об этом от брата, который, разумеется, обязан был рассказать мне все, что знает. Я поговорила с маменькой и кузеном Роджером. Уверена, Роджер знает все – но мне он не говорит. Он сказал только: «Спросите его самого». И я спрашиваю. Конечно, я не могу писать ни о чем другом, пока не получу ответа на свой вопрос. Думаю, нет надобности говорить, что я очень несчастна. Если не можешь сразу прийти, лучше напиши. Я сказала маменьке про это письмо.

Дальше возникло затруднение, как закончить. После некоторых колебаний Гетта написала:

С выражением самой искренней дружбы

Генриетта Карбери

«С любовью, твоя Гетта» – так хотелось бы ей закончить первое письмо к милому.

Монтегю получил письмо в Ливерпуле утром среды и вечером того же дня был на Уэльбек-стрит. Он и раньше знал, что обязан рассказать Гетте о миссис Хартл, и не собирался ничего от нее утаивать – почти ничего. Но нельзя же было говорить об этом сразу после объяснения! Пусть читатель, сведущий в таких делах, рассудит, мог ли Пол тогда завести речь о миссис Хартл и поведать всю горестную историю от начала до конца. Исповедь следовало отложить до второго или третьего свидания. А может быть, правильнее было бы изложить все на бумаге. Уезжая в Ливерпуль, Пол и впрямь думал написать такое письмо. Однако очень многое его останавливало. Мужчине, возможно, стоит поведать любимой о