— Не ожидал увидеть тебя снова, — сказал Гуллу Кейки. — Многие уверены, что ты дезертировал.

— И ты тоже? — спросил Тангейзер.

Гуллу отрицательно покачал головой.

— Твоя лодка так и стоит в Зонре.

Изумление Тангейзера длилось всего миг. Кейки знал обо всех интригах и делах, творящихся на Мальте, больше кого бы то ни было. Может быть, он знал о лодке с того самого дня, когда Тангейзер украл ее.

Гуллу добавил:

— И старая сицилийка, что работала на инквизитора, переехала из конюшни в здание суда.

— А Старки знает об этом?

Гуллу покачал головой.

— Он уверен, что ты уехал вместе с женщинами.

Тангейзер смутно ощутил себя оскорбленным.

— Старки уверен, что я дезертировал?

Гуллу пожал плечами, не желая открыто подтверждать, что дела обстоят именно так.

Тангейзер сказал:

— Мне нужно, чтобы ты передал ему сообщение.

Гуллу Кейки был одним из немногих людей, не входящих в орден, кто имел право запросто являться к высшему командованию. Он наморщил высокий лоб.

— Кому, Старки?

— Мне необходимо переговорить со Старки немедленно, по делу высочайшей важности.

— Он будет в Сан-Лоренцо на благодарственной мессе. Они все там будут. Почему бы тебе не пойти туда?

— Я не могу обнаруживать свое присутствие. Мне необходимо встретиться с ним втайне от всех. Передай ему это. Ты знаешь, кто работает на Людовико?

Гуллу внимательно взглянул на него, словно удивленный предположением, что он может кого-то не знать.

— Кто-то из его людей входит в близкое окружение Ла Валлетта, — сказал Тангейзер. — Кто это может быть?

— Этот сиенец, Пандольфо, та еще змея.

— Значит, Пандольфо. Ни он, ни Ла Валлетт не должны заподозрить, что что-то затевается.

— Лишь дурак станет вмешиваться в дела инквизиции, — сказал Гуллу Кейки.

— Этот дурак стоит сейчас перед тобой, можешь быть уверен, зато ты сумеешь заслужить благодарность великого магистра.

— Я уже заслужил целые горы его благодарностей, — хмыкнул Гуллу Кейки. — И от них у меня на столе не появилось ни одной лишней краюхи хлеба.

— Под угрозой находится жизнь Ла Валлетта.

Гуллу поджал губы, не вздрогнув и не удивившись.

— Великого магистра? Они приходят и уходят, а мы разгребаем за ними навоз. К тому же теперь, когда война окончена? — Он снова пожал плечами.

— Ты заслужишь и мою благодарность. Я буду твоим должником до конца жизни, если пожелаешь.

— Но тогда оба мы должны остаться в живых, чтобы я мог получить с тебя долг.

Тангейзер не мог сдержать улыбки.

— Да мы с тобой просто два сапога пара. — Улыбка исчезла. — Кроме того, жизнь Ампаро в опасности. Людовико держит ее в своем логове.

Выражение лица Гуллу изменилось.

— Ампаро одна из нас.

— Именно так.

Гуллу взглянул на свою морщинистую мозолистую ладонь.

— Ампаро сказала мне, что я доживу до того времени, когда родится мой правнук. — Он посмотрел на Тангейзера. В его глазах-бусинках больше не было сомнений. — Я не позволю омрачить это пророчество.

* * *

В свете факелов подземный склеп Сан-Лоренцо нагонял жуть. Усыпальницы, расположенные в полу, уходили вдаль ровными рядами, пока не терялись в осязаемой темноте. Некоторые из камер усыпальниц были открыты, каменные плиты сдвинуты в сторону, и внутри виднелись белые саваны недавно погребенных мертвецов. Мухи гудели в сумраке. Медленно тянущиеся струйки благовоний не могли заглушить гнилостное зловоние, поскольку бальзамирование было давно позабытой роскошью. Алтарь Сан-Лоренцо располагался прямо над головой, и Тангейзер слышал слабый отголосок пения. Монахи все еще продолжали приветствовать рождение нового дня. А время между тем шло. Он услышал чьи-то шаги и повернулся ко входу в склеп. В свет факелов шагнул Старки. Он выглядел несколько настороженно, но вполне дружелюбно.

— Тангейзер, по вам скучали.

— Я устроил себе небольшой отдых, — сказал Тангейзер. — В Гуве.

— В Гуве? — Старки был потрясен. Редкостное зрелище. — Но по чьему приказанию?

Тангейзер отмахнулся от вопроса.

— Существует заговор против великого магистра. Я назначен его убийцей.

Старки был безоружен. Он ясно видел, что Тангейзер просто обвешан оружием, но если англичанин и ощутил тревогу, он никак не выразил ее на лице.

— Назначены кем? — спросил он.

— Братом Людовико.

Старки вроде бы не удивился, но сказать наверняка было сложно.

— Фра Людовико. — Он задумался. — Ставленник Гислери готовит убийство.

Тангейзер описал, как его арестовали и заточили в темницу, только он переместил все действие в Английский оберж. Он обрисовал цели и планы Людовико.

— У вас имеются доказательства? — спросил Людовико.

— Дайте мне возможность побеседовать с юным Пандольфо, и вы услышите все сами.

— И Пандольфо тоже? — Рот Старки дернулся. — Людовико совершенно бесстыдно продвигал дель Монте, но я и не представлял себе, что в своей наглости он зайдет так далеко.

— Время поджимает, — сказал Тангейзер.

— А дель Монте тоже принимает участие в заговоре?

— Нет.

— Слава Господу!

— Ампаро с Борсом находятся в тюрьме инквизиции, — сказал Тангейзер. — Их убьют на закате или даже раньше, если до Пандольфо дойдут слухи о нашем разговоре.

Старки стоял, держась пальцами за подбородок. Он соображал, возможно ли действовать законным путем.

— Вооруженные сержанты вторгаются в здание суда. Аресты. Судебное разбирательство. Казни. Итальянский ланг опозорен, слишком много в нем дурной крови. Наша победа запятнана. Открытая ссора с римской инквизицией, может быть даже с Ватиканом.

Он отрицательно покачал головой. Потом взглянул на Тангейзера.

— Это скверное дело лучше всего похоронить поглубже.

— Дайте мне ваши гарантии, и я похороню их всех, — сказал Тангейзер.

— Гарантии? — переспросил Старки. — Если Людовико уцелеет, а вас схватят живым, никакого разговора между нами не было. Вас почти наверняка повесят.

Тангейзер на мгновение удивился, потом мысленно посмеялся над собой за то, что надеялся на какую-то справедливость. Он же знает этих тварей. Он же, в конце концов, тот человек, которому поручили убийство внука султана. Поручил сам султан. Султан, Ватикан, Религия. Ислам или Рим. Все эти культы искали только власти и возможности подавлять людей. Сами же люди, маленькие люди, такие как он сам, как Гуллу Кейки, как Ампаро, были просто зерном на их мельницах. Ла Валлетт, Людовико, Папа, Мустафа, Сулейман — какие же они подонки, все до единого. Окруженные роскошью, устраивающие кровавые бойни только для того, чтобы потешить свое немыслимое тщеславие. Будь его воля, он убил бы их всех, без малейшего снисхождения, и считал бы, что оказал человечеству величайшую услугу. Вот только количество желающих занять их место никогда не сокращается, и не принимать во внимание этот факт — ошибка, достойная глупца.