Они поужинали в «Не упусти момент», в сопровождении делавших погоду за столиком слов, которые сдабривали одни и те же кушанья совершенно разными звуковыми приправами, улыбок на любой вкус, вызванных будто шаржевым непониманием и неподдельной дурашливостью, и чувств, которые забыли… о шарике. Потом они гуляли по городу, Дэниел – с Лэоэли (и призрачной мечтой в душе), Лэоэли – с Дэном (и грустью в сердце), и погоду на этот раз делали не слова, но мечта и грусть. Потом они зашли в бар, один из тех самых… и бармен, узнав Дэниела, без объяснений поздравил его с находкой, сходу заценив её, и выразил респект радушным жестом «за счёт заведения»…

– Вот мы и пришли. Мой дом. Ты должна сказать: твой дом. Лэоэли, пожалуйста, скажи: твой дом.

– Твой дом, – сказала она на языке Дэниела.

– Я-то был бы рад, если бы ты тоже сказала: мой дом… нет, пожалуй, лучше: наш дом. Хорошо, что ты понимаешь не всё, что я говорю, а я – что ты. А то вдруг ты бы сказала: мой дом – это моя община, и больше всего на свете мы почитаем наш кругленький символ, который символизирует нашу связь со вселенной. И эта связь определяет все другие связи. И дедушке Маламу, как связующему звену между вселенной, символом и человеком, решать…

– Дэниел, ты сказал: Малам?

– Я сказал: Малам. И хорошо, что его с нами нет, будь он неладен. Пойдём в наш дом, Лэоэли.

– Наш дом, – повторила Лэоэли на языке Дэниела, и было неясно, понимает она или нет, что только что сказала.

…Пока Лэоэли принимала ванну, Дэниел решил проверить почту. Его удивило, что пришло письмо от Эндрю, так скоро после их встречи. Эндрю писал: «Привет, Дэниел. На досуге я немного поразмышлял о том, как нам с вами подобраться ко второму шарику (который, по всей вероятности, вы держали в руке). Попробуйте выяснить, какие индейские поселения находятся поблизости от города. Посмотрите информацию о них, возможно, набредёте на какие-то подсказки. Дальше – посмотрим. При удачном раскладе вместе выберемся поохотиться на краснокожих. Пишите».

Дэниел сразу ответил: «Привет, Эндрю! Спешу поделиться новостями. Есть хорошая и плохая. Подбивает начать с хорошей. Сегодня, вернее, уже вчера ко мне приехала девушка (её зовут Лэоэли), она сразу узнала шарик. Она не индианка. Думаю, откуда-то из Восточной Европы. Говорит только на родном языке, не знаю, на каком, изъясняемся на пальцах. Их община, судя по всему, осела где-то неподалёку, Лэоэли добралась ко мне на такси, без поклажи, без документов. Сейчас она у меня. Может, уговорю её остаться на пару дней. Теперь плохая новость. Шарик потерялся. Похоже, моих рук дело, но обстоятельств не помню. У общины на меня зуб. Пока всё».

«А что если уговорить Лэоэли вместе съездить к старику Маламу. Может, он смягчится и даст мне шанс, не зверь же он», – с этой мыслью Дэниел подошёл к двери в комнату, в которой предложил Лэоэли переночевать. (Когда Дэниел был ещё ребёнком, к отцу не раз приезжала погостить его родная сестра, и эта комната всегда была в её распоряжении. Но с тех пор уже давно никто не останавливался у Бертроуджей, поскольку сами они были редкими гостями в своём доме, и эта комната пустовала.) Изнутри доносились всхлипывания. Дэниел постучался.

– Лэоэли, можно?

– Да, – сказала она на его языке.

Она стояла у окна. На ней была его футболка, которую он дал ей в качестве суррогата ночной сорочки. Он остановился в шаге от неё. Она повернулась к нему: лицо её было заплакано.

– Всё не так уж плохо, Лэоэли. Есть план. Завтра мы вместе рванём к Маламу. Ты и я – к Маламу. Да?

– Нет, – ответила Лэоэли.

– Он такой упёртый, что не станет разговаривать со мной?

Лэоэли увидела обиду в его лице и приблизилась к нему.

– Ты не понимаешь, – сказала она на языке Дэниела, затем перешла на свой: – Ты всё-всё забыл. Всё очень плохо. У нас нет выхода… и у нас никогда не будет выхода.

Она снова закрыла лицо руками и снова заплакала… Дэниел погладил её по голове… Лэоэли положила руки ему на плечи и поцеловала его в щёку, рядом с губами. Его губы, как и всё его тело, словно ждали этого: они воспользовались опьянением ума и открытостью чувств Лэоэли и Дэниела и нежно легли на её губы…

* * *

Заглянув в пару магазинчиков, уже в четверть десятого утра Дэниел подошёл к дому и, припомнив вчерашнее: наш дом, усмехнулся. Держа в одной руке коробку с ещё не отдавшим своего жара ароматным содержимым, другой повернул ключ и толкнул дверь.

– Лэоэли! – позвал он. – Ты проснулась? Свежий пирог ожидает тебя на кухне – поторопись.

Она не ответила. Тогда он постучался в дверь, которую час назад, выходя, беззвучно прикрыл… А через пять минут, как оглашенный, выскочил на улицу и стал бросать то налево, то направо отчаянные взгляды, готовые выхватить в пространстве, размалёванном разными красками, фиолетовый мазок.

– Привет, Дэнни! – громко сказал мужчина, который возился с пушистой собачонкой на лужайке перед соседним домом.

– Привет, Кевин!

– Думаю, я знаю, кого ты высматриваешь. Она уехала. Полчаса назад села в такси с костюмом и галстуком, что за ней зашёл, и укатила. Больше об этом парне ничего сказать не могу.

– В какую сторону они поехали?

– Туда, – Кевин указал рукой.

– Спасибо, – сказал Дэниел и направился к дому.

– Постой, Дэнни. Ещё кое-что, если это теперь имеет значение. В шесть часов я выгуливал моего зверя, и это самое такси стояло в ста ярдах отсюда, вон там. Костюм выходил размять ноги и покурить. Теперь всё.

– Лет пятидесяти, с длинными волосами?

– Не старше тридцати, блондинчик с приличной стрижкой, стройный.

– Спасибо, Кевин, – не пытаясь скрыть досаду, сказал Дэниел и подумал: «Не Торнтон и не Эндрю (интересно, не написал он мне?)»

– Не убивайся, сосед. Скажи себе, что рыбы в море ещё много, и забудь.

…«Всё предельно ясно: Малам хватился Лэоэли и отрядил своих парней на её поиски. Блондинчик оказался проворнее других… Гад!.. не дал Лэоэли даже проститься со мной. И всё из-за долбаного шарика. Я для них – чёрная овца. Но это не конец, она вернётся… Я люблю её, и она вернётся… Найти бы шарик. Похоже, это единственный путь к сердцу Малама. Но для этого надо всего-навсего отыскать начало, которым может быть всё, что угодно», – размышлял Дэниел, уставившись в экран монитора…

Было письмо от Эндрю: «Дэниел, если вспомните имена других членов общины, отпишите».

Дэниел написал: «Эндрю, помню три имени: Малам, Семимес, Фэлэфи. Последнее – женское».

Ответ не замедлил себя ждать: «Смею предположить, что это не подлинные имена. Они завязаны на шарик, штуковину для них, судя по всему, священную. Шарик круглый – имена круглые. Не удивлюсь, если на шарик завязан и принцип их взаимоотношений – круговая порука. Он выгоден, естественно, их лидеру, для которого шарик служит и аргументом в пользу этого принципа и оправданием его. Хотите смелую догадку? Вас они, скорее всего, именовали Дэнэдом. Дэниел, здесь не так всё просто. Об этом говорит уже то, что, пообщавшись с ними, вы „подхватили“ амнезию. В общем – поосторожнее».