по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал вам генерал Клембовский. Если не согласится, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война, и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет. Я буду ждать твоего ответа. Лукомский».

В приведенных словах сведения о занятии дворца войсками были совершенно неверны. Ставка или продолжала питаться лживыми сведениями, или застращивала Псков, дабы подтолкнуть государя на отречение.

Генерал Данилов, прочтя сообщение Лукомского, спокойно ответил, что через час генерал Рузский будет с докладом у государя и потому будить генерала раньше времени он не находит возможным. Он сообщил, как трудно было Рузскому убедить государя дать ответственное министерство, и он выразил убеждение, что едва ли возможно будет получить от государя определенное решение. Данилов закончил свое сообщение такими словами: «Много горячих доводов высказал генерал Рузский в разговоре с Родзянко в пользу оставления во главе государя с ответственным министерством перед народом, но, видимо, время упущено, и едва ли возможно рассчитывать на такое сохранение. Вот пока все, что я могу сказать. Повторяю, от доклада генерала Рузского я не жду определенных решений».

Лукомский ответил: «Дай Бог, чтобы генералу Рузскому удалось убедить государя. В его руках теперь судьба России и царской семьи».

Разговор окончился. Лукомский доложил запись разговора Алексееву. Было ясно, что надеяться на успех убеждения государя только силою одного Рузского не приходится. Алексеев решил воздействовать на государя через всех главнокомандующих, включая и великого князя Николая Николаевича, для чего предварительно сговориться, согласовать их на это воздействие. Была ли это личная инициатива самого Алексеева или инициатива кого-либо из его помощников — неизвестно. Позже Алексеев говорил Лукомскому, что то была инициатива Рузского, но это не подтверждается никакими документами. Во всяком случае, Алексеев приказал Лукомскому, и для главнокомандующих была составлена циркулярная телеграмма № 1872 следующего содержания: «Его величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест идти навстречу народному желанию — учредить ответственное перед палатами министерство, поручив председателю Государственной думы образовать кабинет. По сообщении этого решения главкосевом председателю Государственной думы, последний, в разговоре по аппарату в 2 с половиной часа 2 марта, ответил, что появление такого манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее же время этот акт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшнейших революций, сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы. Председателю Государственной думы хотя пока и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет невозможно, что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявляемых требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича».

Далее в телеграмме следовало уже личное мнение генерала Алексеева:

«Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армий и работа железных дорог находятся фактически в руках петроградского Временного правительства. Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первый план хотя бы ценою дорогих уступок.

Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать спешно свою верноподданническую просьбу его величеству через главкосева, известив наштаверха.

Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальниками действующей армии нужно установить единство мыслей и целей и спасти армии от колебаний и возможных случаев измены долгу.

Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом, а решения относительно внутренних дел должны избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху. 2 марта 1917 года. 10 часов 15 минут. № 1872. Алексеев».

Такова была телеграмма генерала Алексеева, которая, по выражению генерала Лукомского, «подсказывала главнокомандующим ответ, который начальник штаба желал, чтобы они сообщили государю».

Это неточно. Телеграмма не только «подсказывала» ответ, она подговаривала, убеждала главнокомандующих добиться отречения, она соглашала их на отречение государя императора.

В 10 часов 15 минут утра 2 марта началась передача этой телеграммы № 1872 одновременно по прямым проводам главнокомандующим Брусилову, Эверту и Сахарову. Началась официально преступная агитация за отречение царствующего императора.

Главнокомандующему Южным фронтом Брусилову телеграмму передавал сам генерал Алексеев.

Передав всю телеграмму, Алексеев прибавил:

«По-видимому, из Пскова посланы были повеления генералу Иванову возвратиться, как ему самому, так и вернуть все войска, направленные из армии в Царское Село. Сейчас мне сообщили, что генерал Иванов через полчаса вернется в Могилев, чему, однако, я не вполне доверяю. Алексеев. 2 марта, 11 часов».

БРУСИЛОВ: «Колебаться нельзя. Время не терпит. Совершенно с вами согласен. Немедленно телеграфирую через Главкосева телеграмму с всеподданнейшею просьбою государю императору. Совершенно разделяю все ваши воззрения. Тут двух мнений быть не может. Кончил».

АЛЕКСЕЕВ: «Будем действовать согласно. Только в этом возможность пережить с армией ту болезнь, которой страдает Россия, и не дать заразе прикоснуться к армии. До свидания. Всего хорошего».

БРУСИЛОВ: «Очевидно, должна быть между нами полная солидарность. Я считаю вас по закону Верховным главнокомандующим, пока не будет другого распоряжения.

Да поможет вам Господь».

Главнокомандующему Западным фронтом Эверту телеграмму передавал по проводу помощник начальника штаба генерал Клембовский.

Они начали разговор в 10 часов 15 минут и окончили в 11 часов.

КЛЕМБОВСКИЙ, передав текст телеграммы, прибавил: «Вот и все. Если имеете задать вопрос, то я в вашем распоряжении».

ЭВЕРТ: «Этот вопрос может быть разрешен безболезненно для армии, если только он будет решен сверху. В противном случае, несомненно, могут быть и желающие ловить рыбу в мутной воде. Есть ли время сговориться с командующими армиями? Запрошены ли остальные главнокомандующие?»

КЛЕМБОВСКИЙ: «Всем главнокомандующим сообщено одно и то же. Время не терпит, дорога каждая минута, иного исхода нет. Государь колеблется. Единогласные мнения главнокомандующих могут побудить его принять решение, единственно возможное для спасения России и династии. При задержке в решении вопроса Родзянко не ручается за сохранение спокойствия, причем все может кончиться гибельной анархией. Надо иметь в виду, что Царскосельский дворец и августейшая семья охраняются восставшими войсками».

ЭВЕРТ: «Больше ничего не имею».

КЛЕМБОВСКИЙ: «Имею честь кланяться».

Главнокомандующему Румынским фронтом Сахарову телеграмму передавал квартирмейстер, генерал Лукомский.

ЛУКОМСКИЙ, подойдя к аппарату в 10 часов 15 минут, начал: «Попросите к аппарату главнокомандующего. У аппарата генквартверх[175]. Для передачи очень срочной и важной депеши и для личных объяснений, если таковые потребуются.