Вопрос крайне спешный. Поэтому прошу помощника главнокомандующего [фронтом] не отказать подойти к аппарату возможно скорее».

ДЕЖУРНЫЙ: «Сию секунду доложу».

ЛУКОМСКИЙ: «У аппарата генерал-лейтенант Лукомский. Честь имею кланяться, ваше высокопревосходительство. Генерал Алексеев поручил мне передать вам нижеследующую телеграмму».

И Лукомский передал полностью телеграмму № 1872, после чего спросил: «Нет ли каких-либо вопросов?»

САХАРОВ: «У аппарата генерал Сахаров. Здравствуйте, Александр Сергеевич. Скажите, пожалуйста, то, что вы сказали, составляет мнение Михаила Васильевича?»

ЛУКОМСКИЙ: «Да, мнение Михаила Васильевича начинается после слов Михаила Александровича, со слова „обстановка“». (См. выше — полный текст тел. № 1872.)

САХАРОВ: «А от других главнокомандующих есть ответ или нет?»

ЛУКОМСКИЙ: «Эта телеграмма одновременно передается всем главнокомандующим [фронтами]. Генерал Алексеев говорит с генералом Брусиловым, генерал Клембовский говорит с генералом Эвертом, мне поручено передать вам и передать в Тифлис».

САХАРОВ: «По-видимому, как ни грустно, а придется согласиться с этим единственным выходом. Телеграмму составлю, но не было ли бы лучше отправить ее после получения от вас окончательного решения, основанного на мнении всех остальных. Но было бы крайне желательно и даже более всего необходимо знать ответ с Кавказа».

ЛУКОМСКИЙ: «Должен доложить, что генерал-адъютант Рузский, по-видимому, с этим согласен. Генерал Клембовский сейчас мне передает, что генерал Эверт, по-видимому, не находит другого выхода. Лучше всего приготовьте ваш ответ, как Алексееву, так и телеграмму государю, а я вам сейчас же доложу, как только будет получен ответ с Кавказа, после чего вы и пошлете свои телеграммы».

САХАРОВ: «Отлично. Так и сделаю. До свидания, Александр Сергеевич».

ЛУКОМСКИЙ: «До свидания, ваше высокопревосходительство».

Разговор окончен 2 марта в 11 часов 7 минут.

В то же время, в 10 часов 50 минут, телеграмма № 1872 была отправлена в Тифлис генералу Янушкевичу для великого князя Николая Николаевича, а также передана и генералу Рузскому.

Ставка очень торопилась и нервничала в деле отречения государя императора. В 12 часов 14 минут генералу Янушкевичу, за подписью Лукомского, была послана такая телеграмма: «Генерал Алексеев, вследствие срочности дела, просит сообщить ответ великого князя», на что Янушкевич немедленно телеграфировал: «Скоро, по окончании редактирования, ответ будет сообщен. Составляется в духе пожеланий генерала Алексеева. Янушкевич».

Известие о проекте отречения государя императора было встречено с большою радостью в Тифлисе, в семье великого князя. Ответ же генерала Янушкевича весьма удовлетворил генерала Алексеева. По его приказанию об этом, столь важном ответе генерал Клембовский в 13 часов 39 минут сообщил генералу Сахарову и просил сообщить его решение, причем добавил, что Брусилов и Эверт уже прислали их ответы.

Уговаривая столь зависимых от Ставки главнокомандующих воздействовать на государя с целью добиться «добровольного» отречения, генерал Алексеев пытался привлечь к этому воздействию и начальника Морского штаба при Ставке адмирала Русина, непоколебимого в верности и честности человека, которого очень ценил и уважал государь.

Не будучи подчинен Алексееву, Русин держал себя в Ставке очень достойно, независимо и самостоятельно.

Утром адмирал Русин был приглашен к генералу Алексееву. Алексеев рассказал, что государь задержан в пути, находится в Пскове и ему из Петрограда предъявлены требования.

— Что же требуют? Ответственного министерства? — спросил адмирал.

— Нет. Больше. Требуют отречения, — ответил Алексеев.

— Какой ужас, какое несчастье! — воскликнул Русин.

Алексеев спокойно и невозмутимо молчал. Разговор оборвался. Собеседники поняли друг друга. Русин встал, попрощался и вышел из кабинета, даже не спросив, для чего, собственно, его приглашал Алексеев.

Так рассказывал об этой сцене автору сам адмирал Русин. Пришел наконец и столь желанный ответ от великого князя Николая Николаевича. Стали редактировать общую телеграмму от генерала Алексеева государю императору, которая и была передана в Псков в 14 часов 30 минут.

Перед отправкой телеграммы под ней предложили подписаться и адмиралу Русину, от чего адмирал Русин с негодованием отказался, считая обращение с подобною просьбой изменой государю императору.

Глава 43

2 марта в Пскове. — Одиночество государя императора. — Утренний чай. — Доклад генерала Рузского. — Чтение записи разговора Рузского с Родзянко. — Беседа о возможности отречения. — Циркулярная телеграмма Алексеева. — Беседа Рузского с Воейковым. — Надломленный морально государь. — Настроение свиты против Рузского. — Адмирал Нилов. — Телеграмма государю от Алексеева с просьбами об отречении. — Просьбы об отречении великого князя Николая Николаевича, Брусилова и Эверта. — Генералы Рузский, Данилов и Савич у государя. — Чтение государем ходатайств об отречении. — Решение государя отречься. — Вручение телеграмм для Алексеева и Родзянко. — Известие о приезде депутатов Гучкова и Шульгина. — Задержание отправки телеграмм Родзянко и Алексееву. — Свита против отречения. — Рузский у государя. — Лейб-хирург Федоров у государя. — Решение государя отказаться от престола и за сына. — Ненормальное спокойствие. — Чай. — Просьба генерала Сахарова об отречении. — Возмущение свиты против генералов. — Обед. — Телеграмма Алексеева с просьбами Родзянко. — Просьба адмирала Непенина об отречении. — Присылка из Ставки проекта манифеста об отречении

Ночь с 1 на 2 марта государь провел почти без сна.

Лишь в шестом часу его величество написал телеграмму царице. Затем долго молился. Перецеловал образки. Целовал фотографию наследника. Государь был очень одинок. В самые трудные, трагические дни его жизни около него не было ни одного близкого человека. Свита — это не близкие. Правда, среди них есть друзья детства — Кира Нарышкин и Валя Долгорукий, но с ними государь не говорит о делах. Хороший и честный граф Фредерикс трогателен по своей преданности и любви, но он очень стар и минутами впадает в детство. Нилов очень изменился, он так не любит ее величество… Только с Воейковым можно говорить о делах, но близости душевной нет и к нему.

Единственный близкий человек, друг — царица — далеко. Уже три дня как от нее нет никаких известий. Что с ней, с детьми?

За утренним чаем в столовой сидело несколько младших лиц свиты. Вполголоса говорили о том, что делается. Никто ничего не знал определенно. Высказывали предположение о том, когда же тронется поезд к Царскому. Всех интриговал разговор Рузского с Родзянко.

Вышел государь император. Его величество был бледен. Видимо, устал. Как всегда, спокоен и приветлив. Выпив чаю и выкурив папироску, государь сказал, что ожидает генерала Рузского с докладом, и удалился.

В 10 часов появился генерал Рузский и сейчас же был принят государем. Сильно волнуясь, но стараясь казаться спокойным, генерал доложил, что говорил с Родзянко и «стиснув зубы», как рассказывал позже, положил перед его величеством ленту разговора, наклеенную на нескольких листах. Ленту жуткую своей грубой откровенностью. Государь медленно, внимательно прочел все листы. Затем встал и подошел в раздумье к окну. Встал и Рузский. Постояв с минуту, государь вернулся к столу, сел и предложил