самого19. Выбирая остальных членов Совета, Генрих вольно или невольно готовил почву для формирования правительства, составленного из радикально настроенных протестантов.

Распоряжения короля относительно регентства, естественно, шли вразрез с ожиданиями Хертфорда. Пэджет, который «был причастен к составлению завещания с начала и до конца» и сам писал его, позже признался: хотя в тексте говорилось, что последняя воля короля подписана «нашей собственной рукой в нашем дворце Вестминстер» 30 декабря, в присутствии одиннадцати свидетелей, на самом деле был использован сухой штамп20. Вероятно, это произошло после 23 января, так как сэр Томас Сеймур назван в документе тайным советником, а его приняли в Тайный совет не раньше этой даты. Было объявлено, что 30 декабря завещание передано на хранение Хертфорду, однако, похоже, его держал в ящике Пэджет, а Хертфорд получил ключ от ящика21.

Выходит, Генрих вообще не подписывал завещание; чтобы сохранять контроль над своими советниками, он, вероятно, откладывал эту процедуру до последнего момента, а потом стало слишком поздно, и советникам пришлось использовать факсимиле королевской подписи. Возможно также, что они без ведома короля исправили завещание и приложили к нему сухой штамп, но датировали документ тем днем, когда король еще был в силах подписать его самостоятельно22. Но если бы дело обстояло именно так, верховенство Хертфорда было бы отчетливее прописано в завещании, хотя, возможно, советники просто желали увеличить размер отказанного лично им. Так или иначе, в то время никто и не подумал ставить под вопрос подлинность документа, выражавшего последнюю волю короля.

Новый приступ лихорадки случился у Генриха 1 января 1547 года23. Восьмого января поползли слухи о кончине короля, потому что «о каких бы улучшениях ни объявляли, мало кто имел доступ в его покои»24. Через два дня язву на ноге Генриха пришлось прижечь – в эпоху, когда не существовало анестезирующих средств, эту мучительную процедуру применяли для облегчения боли. Де Сельв писал: «Каким бы ни было его здоровье, оно может быть только плохим, и [он] долго не протянет»25.

Десятого января королева Екатерина и леди Мария вернулись в Уайтхолл. Хотя Генриху стало немного лучше, их не пустили к нему26; неясно, кто воспрепятствовал встрече – сам Генрих, его врачи или партия Сеймуров.

Королеву в состав Совета регентства не включили – вероятно, потому, что Генрих не одобрял участия женщин в политике. Тем не менее он хорошо обеспечил Екатерину, завещав ей посуду, украшения и мебель на сумму 3000 (900 000) фунтов стерлингов, а также 1000 (300 000) фунтов стерлингов деньгами в знак признания ее «великой любви, послушания и благочестивой жизни, пока она была нашей женой и королевой»27.

Тринадцатого января Суррея судили за государственную измену в Гилдхолле. Он горячо защищался, но все было решено заранее – за день до того Норфолк официально признал свою вину в сокрытии преступных намерений сына. Король, хоть и был прикован к постели, внимательно следил по отчетам за ходом процесса и на одной записке сделал пометку: «Если человек осмелился поместить на свой герб старый герб короны, который не принадлежал его предкам и который он не имеет права носить, разве это не оскорбление?» В другом месте Генрих написал: «Если человек замыслил управлять королевством, а на самом деле вознамерился управлять королем и для этого посоветовал своей сестре стать его наложницей, о чем это говорит?»28 Разумеется, это говорило о вине Суррея, и пэры, получив соответствующее послание от короля, приговорили графа к смерти. Среди них был и торжествующий Хертфорд. Узнав о своей судьбе, Суррей крикнул ему: «Король хочет извести всю благородную кровь вокруг себя и нанимать одних подлых людей!»29

По окончании суда состояние здоровья Генриха немного улучшилось. Он заказал молодые саженцы для своего сада, очевидно рассчитывая, что увидит взрослые деревья30. Семнадцатого января король дал испанскому и французскому послам аудиенцию, принеся извинения за то, что его недееспособность помешала быстрому разрешению их дел. Когда ван дер Делфт и де Сельв поздравили Генриха с выздоровлением, он признался, что испытывал долгие и тяжелые страдания. Послов предупредили, чтобы они не утомляли короля, но он выглядел «сказочно хорошо», был в бодром настроении, здраво рассуждал о международных событиях, военных делах и «теснейшей дружбе» с Францией, однако часто уступал слово Пэджету, который, казалось, был лучше информирован31. Это было последнее появление Генриха на публике, после которого доступ в его покои строго ограничили. Тем не менее король еще не находился при смерти и планировал 19 января наделить Эдуарда титулом принца Уэльского32.

В тот день парламент рассматривал акт о лишении прав и состояния, касавшийся Норфолка и Суррея и обрекавший обоих на смерть; их земли и прочее имущество переходили к короне. Король сказал Пэджету, что все это будет «свободно роздано его верным слугам», и составил список выгодополучателей, который «положил в карман своей ночной рубашки». Среди членов Личных покоев пошли восторженные разговоры о грядущем обогащении, но бумагу после смерти короля так и не нашли33. Двадцать первого января Суррей, совершивший отчаянную, но неудачную попытку сбежать из Тауэра через свою уборную34, был обезглавлен на Тауэрском холме35.

После 19 января болезнь Генриха вновь обострилась, и стало очевидно, что он умирает. Даже его музыкантов отправили восвояси, и долгими зимними вечерами рядом с королем сидел один только Пэджет, занимавший государя беседами36. Позже к Генриху допустили Хертфорда и других советников.

Король явно отходил от дел. Двадцать третьего января, когда ему предложили сделать тайным советником сэра Томаса Сеймура, он крикнул с постели, хотя ему было тяжело дышать: «Нет! Нет!» Однако Хертфорд убедил его согласиться37.

Через три дня силы покинули Генриха, и он призвал к своему смертному одру королеву. «Господу угодно, чтобы мы разлучились…», – начал он, но у него перехватило дыхание, он не смог продолжить, заплакал и отослал ее прочь38. Позже, будучи не таким растроганным, король продиктовал прощальное письмо умиравшему от сифилиса Франциску I, напоминая, что тот тоже смертен39. Даже в критической ситуации старое соперничество не угасало.

Двадцать седьмого января к Акту о лишении прав и состояния, направленному против Говарда, приложили сухой штамп. Королевское согласие на это по поручению Генриха дали в Палате лордов: сам он был слишком плох, чтобы присутствовать на заседании40. Казнь Норфолка назначили на следующий день. Однако герцогу не суждено было умереть, так как у короля имелись другие, более насущные заботы, и к тому же он, вероятно, решил, что крови пролито достаточно. Часто