Екатерина послушалась совета и сказала Генриху, что если и позволила себе спорить с тем, кого Природа так щедро наделила превосходством, то лишь для того, чтобы развлечь его во время болезни. «Неужели это так, дорогая? – умилился Генрих. – Тогда мы снова лучшие друзья». На следующий день, когда король с королевой вместе сидели в личном саду, лорд-канцлер Ризли прибыл с отрядом стражи, чтобы арестовать Екатерину. Генрих гневно поднялся, резко отчитал его и ударил по голове с криком: «Отъявленный негодяй! Скотина! Дурак!» Канцлер с позором удалился11.

Рассказанная Фоксом история звучит как вымысел, однако такое поведение было характерно для Генриха – проверять лояльность окружающих и натравливать их друг на друга, как он делал раньше с Кранмером и Гардинером. Екатерина Парр была спасена, но Анне Эскью и Джону Ласселсу повезло меньше: 16 июля их сожгли в Смитфилде.

Провал заговора против королевы и возвращение ко двору Хертфорда в июне обозначили завершение краткого периода всесилия консерваторов и конец охоте за еретиками. Вскоре после этого Хертфорд заключил союз с лордом Лайлом, чтобы заполучить власть после смерти короля, для чего они решили не склоняться «ни на одну, ни на другую сторону» в борьбе религиозных партий12. Оба были обязаны своим возвышением военным успехам, однако позиция Хертфорда подкреплялась еще и тем, что он был дядей будущего короля. При поддержке влиятельного и умелого Пэджета, который до лета, казалось, отдавал предпочтение консерваторам13, они сформировали внушительную по силе коалицию.

Норфолк, заботившийся о своих интересах и понимавший, что его влияние уменьшается, поступился собственной гордостью и попытался заключить союз с партией Сеймуров. Однако, добившись разрешения короля на брак своей дочери Мэри, вдовы Ричмонда, с сэром Томасом Сеймуром, герцог столкнулся с яростным противодействием своего сына Суррея, который к тому же отказался выдавать одну из своих дочерей за сына Хертфорда. Мэри Говард тоже была не в восторге от предложенного ей союза. Тем не менее Суррей полагал, что сможет использовать его с пользой для своей семьи, и сказал Мэри, что, когда король пришлет за ней, чтобы поздравить с помолвкой, она должна использовать свои женские уловки, стать его любовницей и приобрести как можно больше влияния на него, «наподобие мадам дʼЭтамп в ее отношениях с французским королем». Мэри пришла в ярость и крикнула, что она скорее «перережет себе горло», чем «согласится на такое паскудство»14. На этом брат с сестрой разошлись, и разлад между ними имел трагические последствия.

По причине ухудшавшегося здоровья король бóльшую часть времени проводил в тайных покоях «и, будучи сильно не в духе, редко выходил из своих комнат», разве что для прогулки по саду. Характер короля стал еще более непредсказуемым, чем прежде; боль в ногах так мучила его, «что он делался все более капризным и раздражительным»15 и имел склонность срываться по малейшим поводам. Помимо джентльменов и служителей Покоев, к королю допускали только королеву, избранных советников «по особому распоряжению», изредка – иностранных послов. Генрих не хотел, чтобы весь свет или придворные, ожидавшие за дверями в приемном зале, думали, будто он теряет хватку.

Однако его здоровье обсуждалось беспрестанно, а приближенные задавались вопросом, сколько еще острых приступов боли он способен перенести. Но Генрих не сдавался, «не желал слушать никаких упоминаний о смерти»16 и вел себя так, будто у него впереди еще много лет; превозмогая боль в ногах, он стремился жить как прежде, насколько это было возможно. Для него сделали два инвалидных «кресла, называемые тележками», чтобы «его величество мог сидеть в них, и его носили бы туда-сюда по галереям и покоям Уайтхолла». Одно было обтянуто простеганным рыже-коричневым бархатом, другое – золотым бархатом и шелком; у обоих имелись украшенные вышивкой подножки и шесты для переноски, как у паланкинов. Кресла держали вместе с королевскими картами и картинами в «потайном кабинете», который стали называть «кладовой кресел»17.

По свидетельству Холла, «король теперь так заплыл жиром, что стал совсем неповоротливым. Он не мог ни подняться, ни спуститься по лестнице без особого приспособления». Норфолк тоже говорил, что Генрих «не мог ходить вверх и вниз по ступенькам, его поднимали и опускали с помощью некоего механизма»18. Описаний механических воротов, лебедок или подъемников, имевшихся в королевских дворцах, не сохранилось, но это не означает, что таких приспособлений не существовало.

Советникам короля было ясно, что государь долго не протянет, и борьба за власть при будущем регенте, которую вели партии, усилилась. По свидетельству ван дер Делфта, личный интерес и страх сплачивали людей19. Конфликт был острым, и нараставшее напряжение прорывалось наружу в жарких ссорах, возникавших по малейшему поводу. Зачастую все заканчивалось кровопролитием.

В одном лагере находились Хертфорд, Лайл, Пэджет, Денни, Гейтс, Эссекс и остальные реформаты, в другом – Гардинер, Ризли, Рич, Норфолк, Суррей, больной Брайан и прочие консерваторы. Партия Сеймура – Дадли без труда заняла господствующее положение. Шапюи и другие полагали, что никто лучше Хертфорда, родного дяди принца, не подходит для правления при нем20, однако оппозиция не желала сдаваться без борьбы. Суррей, похоже, строил свои планы и в какой-то мере утратил связь с реальностью: он напал на Лайла, оскорбил Рича и заявил, что Хертфорд, отобравший у него командование войсками во Франции, еще «пожалеет» об этом21. Кроме того, Суррей рассорился с Джорджем Благге, который противился его упорному стремлению заправлять всем при принце после смерти короля. По мнению Суррея, лучшим опекуном для Эдуарда был бы Норфолк. Благге на это ответил, что скорее заколет Суррея кинжалом, чем допустит переход власти к Говардам22.

Многие не без оснований подозревали Хертфорда в радикальных убеждениях, а ван дер Делфт в сентябре 1546 года выражал опасения по поводу числа его ставленников и сторонников, которые постоянно вертятся вокруг короля23. Хертфорд не ладил ни с кем, кроме Лайла и Пэджета, и сильнее всего враждовал с Ризли, который переметнулся на другую сторону, поняв, что консерваторы теряют позиции. В октябре Лайл ударил Гардинера во время жаркого спора «на заседании всего Совета» и был удален от двора, но в ноябре вернулся, ничуть не раскаявшись; вскоре после этого люди слышали, как он и Хертфорд говорили «грубые и оскорбительные» слова в адрес Гардинера и Ризли24.

Король силился сохранять контроль над враждующими партиями, но его нежелание разбираться в вопросах, вызывавших распри, лишь обостряло напряжение. Каждый из советников опасался, как бы его враги не попытались напустить «тумана» в глаза Генриху или нашептать ему