сопротивление под руководством эмира Абд аль-Кадира (1808-83 гг.), которому в 1837-1839 гг. удалось сохранить алжирское контргосударство с собственной судебной и налоговой системами. Как это часто случалось в истории европейского империализма (и североамериканского фронтира), агрессоры одержали победу только потому, что силы коренного населения были разобщены. После четырех лет плена, последовавшего за капитуляцией в 1847 г., Абд аль-Кадир до конца жизни пользовался уважением как "благородный враг" - судьба, аналогичная судьбе Шамиля, (во многом) сопоставимого лидера антироссийского сопротивления на Кавказе.

Пока шло завоевание Алжира, число французских и других (в основном испанских и итальянских) эмигрантов в страну выросло с 37 тыс. в 1841 г. до 131 тыс. десять лет спустя. Большинство из них не стали аграрными первопроходцами, а осели в городах. Хотя завоевание Алжира началось в то время, когда единственной частью Африки, где жили европейские поселенцы, был крайний юг - оно совпало с Великим походом буров, - 1880-е годы стали для французской колонии на севере таким же переломным моментом, как и для остальной части континента. Наполеон III, империалистический авантюрист в Азии и Мексике, никогда не потакал жажде власти поселенцев и, по крайней мере на бумаге, признавал алжирские племена хозяевами земли. Но после окончания Второй империи в 1870 году это ограничение перестало действовать. Французская республика, в отличие от британской колониальной власти в Капской провинции, предоставила колонам свободу действий в строительстве своего государства, так что в 1870-1880-х годах - после жестокого подавления последнего великого алжирского восстания 1871-72 годов - наблюдался масштабный перевод земель путем карательной экспроприации, законодательных мер или судебного обмана. Число европейцев в Алжире выросло с 280 тыс. в 1872 г. до 531 тыс. двадцать лет спустя. Если Вторая империя делала ставку на открытие страны частными корпорациями, то Третья республика пропагандировала модель крестьян, владеющих собственной землей. Цель заключалась в том, чтобы создать в новом колониальном пространстве копию сельской Франции.

Не существует типичной европейской колонии. Алжир тоже не был таковой, но он играл важную роль в эмоциональной экономике материнской страны и стоял у истоков нового противостояния между Европой и исламским миром; вряд ли какая-либо другая колония проявляла такое пренебрежение к интересам коренного населения. Как с логистической, так и с исторической точки зрения Северная Африка не являлась для Европы "заморской", и апологеты колониализма в полной мере использовали тот факт, что она входила в состав Imperium Romanum. Острота столкновения с исламом в Алжире была парадоксальной, поскольку ни одна страна, кроме Франции, не имела в современную эпоху более тесных и тесных контактов с исламским миром. К тому же в соседнем Марокко генеральный резидент после 1912 года маршал Юбер Лютей проводил консервативную политику минимального вмешательства в жизнь местного общества и умел сдерживать влияние относительно небольшого числа поселенцев.

Второй парадокс заключается в том, что, несмотря на сильные позиции на местах, алжирские колоны не проявили обычного для поселенцев импульса стремления к политической независимости. В отличие от своих британских коллег в Северной Америке, Австралии или Новой Зеландии, они не пытались создать государство типа "доминион". Почему?

Во-первых, слабая демографическая позиция поселенцев означала, что до самого конца они зависели от французской военной защиты. Канада, Австралия и Новая Зеландия, напротив, уже к 1870 г. могли рассчитывать на собственные силы безопасности. Во-вторых, с 1848 г. Алжир юридически был не колонией, а частью французского государства, высокая степень централизма которого не допускала возможности политической автономии или какого-либо промежуточного статуса. В результате у французских алжирцев сформировалось скорее племенное, чем национальное самосознание, сравнимое с протестантским самосознанием британцев в Северной Ирландии. С другой стороны, Алжир в большей степени, чем любая другая европейская колония, был отмечен национализмом коренного населения. После унизительного поражения Франции в войне 1870-71 гг. с Пруссией он стал важной ареной национального возрождения через колонизацию. В-третьих, алжирская колониальная экономика оставалась зависимой и неустойчивой, будучи организованной после 1870 г. в основном на мелких предприятиях и не имея надежного экспорта, кроме вина, в то время как британские доминионы имели крупные компании по производству и экспорту зерновых, шерсти и мяса.

За исключением Алжира, французская колониальная империя начала свое существование поздно. Только благодаря обширным завоеваниям в западной Африке и на востоке, на территории современных Мали, Нигера и Чада, она создала территориальную основу для соперничества с Британской империей. Но в 1898 году, когда колониальные войска двух держав столкнулись в Фашоде на Верхнем Ниле, отступление французов выразило реальное соотношение сил. Африканский пояс саванн мало что давал в экономическом плане, в то время как Вьетнам с самого начала оказался продуктивной колонией, готовой к эксплуатации. В длительном процессе утраты независимости тремя составляющими Вьетнама (Кочинским Китаем, Аннамом и Тонкином) решающим стал 1884 год. Но и после этого сопротивление продолжалось в значительных масштабах, и только на рубеже веков Вьетнам и две другие части Индокитая можно было назвать "умиротворенными". В последующие четыре десятилетия Индокитай стал главной имперской территорией для банков, горнодобывающих компаний и агробизнеса. Однако и здесь колониальное экономическое влияние имело свои пределы: например, так и не удалось заменить серебряный пиастр и другие местные валюты на французский франк, поэтому Индокитай, как и Китай, оставался на серебряном стандарте, подверженном значительным колебаниям. По этой причине, а также из-за неразвитости кредитного сектора диверсифицированная деятельность французских банков была симптомом не только агрессивного финансового империализма, но и серьезных проблем с адаптацией. Из всех французских колоний Индокитай приносил наибольшую прибыль частному бизнесу как за счет экспорта, так и за счет относительно емкого рынка в густонаселенном регионе. Кроме того, Вьетнам имел прямые связи с Марселем и служил базой для французских экономических интересов в Гонконге, Китае, Сингапуре, Сиаме, британской Малайе и голландской Ост-Индии. Будучи источником высоких прибылей для отдельных компаний, Индокитай также способствовал процветанию французского капитализма в целом.

В целом французские колонии были в гораздо меньшей степени, чем британские, интегрированы в глобальную систему того времени. За исключением Алжира, из Франции не было значительного потока переселенцев, а Париж не мог сравниться с Лондоном как центр международного движения капитала. Крупнейшие потоки капитала в любом случае направлялись не в колониальную империю, а в Россию, за которой следовали Испания и Италия. Франция также активно кредитовала Османскую империю, Египет и Китай, где значительная часть кредитов способствовала развитию французской промышленности (особенно оружейной), а также выражению независимого финансового империализма. Еще меньше, чем в случае с Великобританией, география финансовых интересов Франции совпадала с ее формальной империей: у нее не было традиции заморских колоний, сравнимой с Англией или Голландией.