церковь. Церковная усадьба была занята нами, и мы отсюда получили господство над целым рядом начинающихся здесь керченских улиц.

Здесь скоро нами была установлена связь с нашими, засевшими в соседних домах и отражавшими нападение красных. Положение в городе стало ясным. Оказывается, запертые под землей каменоломщики решились на последний отчаянный шаг. По сговору с керченскими большевиками они вышли потайными ходами ночью из каменоломен, незаметно миновали нашу охрану, заняли гору Митридат, укрепились на ней и напали отсюда на центр города и на гавань. Немалое количество керченских жителей присоединилось к ним. Многие важные пункты в городе были заняты восставшими, и многие казенные учреждения были атакованы в первую очередь, конечно, тюрьма, для того чтобы выпустить из нее арестантов. Однако смелые действия каменоломщиков не имели решительных результатов. Находившиеся в городе добровольческие части оказали им сразу сопротивление и, главное, не дали занять порт. Теперь в разных местах шел бой, положение было очень серьезное, однако большинство наших частей было вне города, вокруг села Аджимушкай. Приход их в Керчь и должен был решить это смелое дело.

Постепенно прибывавшие подкрепления заставили красных покинуть низ города и сконцентрироваться на горе Митридат, откуда они обстреливали нас пулеметом до тех пор, пока им в тыл не зашли конные кубанские части. Тогда они принуждены были начать отступление на запад от Керчи по длинным, расположенным на холмах предместьям и садам. Нам было приказано преследовать их, и мы выжимали их из этих предместий почти что до вечера. Тогда я еще раз убедился, что имеем мы дело с противником дерзким, отважным и умеющим сражаться не хуже нас. Приходилось биться с ними из-за забора, из-за каждого дома, преследуя по пятам и везде получая отпор, даже в положениях отчаянных и безнадежных.

Я вспоминаю этот день как бы в бреду. Как будто это было какое-то другое существо. В душе умерло все, что называется обычно человеческим. Остался страх, перелившийся в напряжение и в волю к борьбе. Остался зверь, прячущийся за углы и преследующий других зверей. Вот тащат человека из подвала, он в синей куртке, с виду рабочий, через плечо пулеметная лента. «Белая сволочь!» — кричит он нам и падает у калитки, у каменного забора. Вокруг палящая жара, белые камни и брызги алой крови на них…

* * *

Восстание в Керчи нанесло решительный удар аджимушкайским каменоломщикам. Много было их тогда истреблено, остальные растворились в пустынных местах Крыма. В каменоломнях остался по большей части небоевой элемент, старики, женщины и дети. Так велик был у населения страх перед белыми и вера в неизбежное крушение добровольцев, что в подземелье ушло несколько сот невооруженных людей, в надежде, что под землею жить не долго и что скоро придет освобождение из Москвы.

19 июня оставшиеся в каменоломнях прислали парламентеров для переговоров о сдаче и сдались добровольцам. Я не присутствовал при моменте их выхода из каменоломен, но видел некоторых из них, когда их привезли в Керчь. Вид у них был неописуемо несчастный — изможденные, бледные люди в грязных оборванных одеждах. Особенно несчастны были дети, почти что живые мертвецы. Среди сдавшихся боевого элемента, конечно, не было. Весь он успел уйти ночью и раствориться в Крыму. Сдались только вовлеченные в это дело страхом перед белой властью и верой в справедливость власти красных.

Из каменоломен было вывезено большое количество всяких запасов, домашних вещей, мебели и т. п. Была найдена там даже целая библиотека, преимущественно беллетристического содержания, принадлежащая какому-то аджимушкайскому грамотею, который также ушел под землю. Мы ходили по главным ходам и удивлялись грандиозности подземных галерей и высеченных в камнях высоких и огромных зал. Говорят, что каменоломни эти были построены еще в древности. Белый керченский камень был известен уже византийцам и грекам.

В то время Добровольческая армия попала в полосу последовательных удач. Наступление красных на Дон и Северный Кавказ было отбито, и постепенно генерал Деникин начал развивать к северу широко задуманный план наступления. Успешные для нас бои шли в Донецком Каменноугольном районе и далее на запад в направлении к северной Таврии. Генерал Шкуро смелыми налетами теснил большевиков на большую Харьковскую дорогу, заходя в тыл занимающим Крым большевистским частям. У нас стали усиленно говорить о наступлении, которого все с нетерпением ждали. Наконец, началось наступление на Крымском фронте. Мы досадовали, что нас держат в тылу, и завидовали тем, которые пошли в бой. Тогда у всех существовала совершенно твердая уверенность, что наступление удастся и что в самом скором времени мы придем обратно в Симферополь. Какая разница настроений отделяла эту эпоху расцвета добровольческих надежд от времени нашего отступления из Крыма, времени безверия и страха.

Наконец, большевистский фронт был прорван. Наши части погнали большевиков на их правом фланге и заняли Феодосию. Заколебался и их левый фланг, на котором они оказывали более существенное сопротивление. В одно утро и нам было объявлено идти в наступление, и день этот для нас был днем истинной радости. Помню, как к вечеру мы двигались на вокзал, провожаемые высыпавшим на улицу керченским населением. Наш полк как-то акклиматизировался в Керчи и сжился с ней. Особенно после усмирения восстания отношение города к добровольцам резко изменилось в лучшую сторону. Заметно это было даже на окраинах и в слободках, где не обнаруживалось уже ни одной тени того недоверия, с которым нас встречали тогда, когда мы первый раз вступали в Керчь.

Погрузившись вечером в поезд, мы к утру переехали линию Ак-Манайских укреплений и достигли Владиславовки. Здесь везде вокруг были видны следы минувшего боя. Около Владиславовки громадные зияющие ямы от снарядов виднелись везде, особенно на обнажившихся от воды болотистых солончаках. По громадному количеству их можно было судить, какой сильный огонь развивала морская артиллерия стоявших на Черном море английских судов. Станционное здание было почти разрушено, и почти что снесена большая станционная водокачка. Далее Владиславовки железнодорожный путь был разрушен красными и по нему шел только бронепоезд с инженерной командой, ведущей починку пути. Мы двинулись походным порядком, кто имел коней, на конях, кто не имел коней, опять на тачанках. Три дня мы двигались по линии железной дороги на запад, не достигая отступающего неприятеля. Направо и налево от нас по степи везде шли добровольческие войска, поднимая густые столбы пыли по полевым дорогам. Противник, по-видимому, отступал