– Карлсруэ? – переспросил Дэйв.

Никогда не слышал, чтобы он говорил так мягко. Причину этого я понять не мог, но надеялся, что у директора разведки все в порядке.

– Там еще есть отель «Дойче кёниг», – с трудом произнес я, пока мой голос совсем не сошел на «нет».

– Отлично, просто здорово! – сказал Шептун.

Президент, наверное, подумал, что я могу вот-вот испустить дух, и не стал давить на меня, несмотря на то что ставки были очень высоки и действовать надлежало срочно. Думаю, он знал, что я все-таки справлюсь.

– Продолжайте, – попросил Гросвенор. – Вы настоящий герой.

– Мне следовало узнать номер партии груза, – посетовал я, слабея с каждой минутой. – Просто забыл об этом… Сарацин ранил меня… Там был ребенок…

– Да, мы знаем, – ответил Дэйв.

– Я не имел права этого делать… Не нашел другого выхода…

– Его и не было, – заверил меня Шептун. – Ничего, все осталось в прошлом.

Я вдруг обнаружил в себе какой-то резерв энергии, и это помогло хоть немного прояснить ситуацию.

– Это вакцина, – сказал я. – Она в стеклянных флаконах.

– Какая вакцина? – спросил Шептун тем же странным, тихим голосом.

– Прививка от гриппа. Он поместил туда вирус. Сейчас как раз сезон иммунизации, он начнется завтра.

На другом конце воцарилась тишина. По-видимому, мои собеседники поняли: я сделал это! Долгий путь, начавшийся с двух телефонных звонков с Гиндукуша, закончился в медицинских учреждениях США. Шептун подтвердил президенту, что теперь они располагают всеми необходимыми сведениями: им известны дата, производитель и способ, которым предполагалось распространить вирус. Я думал, на этом они и закончат разговор: им предстояло решить великое множество организационных вопросов, но Гросвенор спросил меня:

– Где вы?

Я не ответил. Дело сделано. Я щурился, глядя на солнце, и думал о предстоящем долгом путешествии.

– Он на побережье, – сказал Шептун. – В девятнадцати милях от Бодрума.

Я вновь промолчал, собирая в кулак все оставшиеся силы, все резервы своего организма: мне нужно было как-то доковылять по песку до старого причала.

– Вы сможете еще немного продержаться, Скотт? – спросил крайне обеспокоенный президент. – Я пришлю к вам вертолеты Средиземноморского флота. Сумеете их дождаться?

– Нам придется сообщить об этом турецкому правительству, – вмешался Шептун.

– Да пошло оно куда подальше! – воскликнул Гросвенор.

– Не надо никого присылать, – сказал я. – Меня здесь уже не будет.

Президент попытался спорить, хотел выяснить, что я задумал, но Шептун перебил его:

– Хорошо, Скотт. Я понял.

– А я нет, черт подери! – недовольно сказал Гросвенор. – Я распоряжусь, чтобы вертолеты все-таки вылетели.

– У него серьезные увечья, господин президент… Они ранили его…

Настало время отплывать, и я вдруг забеспокоился, что забыл о чем-то сказать.

– Вы поняли? – спросил я. – Десять тысяч доз… «Чирон»… Прививки от гриппа.

– Да, мы все слышали, – мягко сказал президент. – Я хотел бы выразить вам от имени…

Я дал отбой. Дело было сделано. Миссия выполнена. Перетерпеть боль – вот с чем мне предстояло теперь справиться. Выстоять любой ценой.

Волна прилива поднималась все выше, и она помогла мне. Я шел, хромая, по раскаленному солнцем песку к деревянному причалу и не мог избежать накатывающейся волны.

Я оказался по лодыжки в воде, и ее внезапная прохлада не только успокоила боль в ноге, но и привела в порядок мои мысли. Остановившись, я почувствовал, как соленая вода охлаждает мой жар, промывает открытые раны, вызывая жгучую боль.

Сознание заметно прояснилось, когда я, ухватившись за перила, кое-как доковылял до края причала, где Кумали уже ждала меня. Катер был развернут кормой к морю, двигатель работал вхолостую. Мы ни о чем с ней не говорили: я не сказал даже, что ее путешествие подходит к концу. Я пойду своей дорогой. Предстоящий мне путь очень труден, особенно в моем нынешнем состоянии, но мне не терпелось его начать.

И тут вдруг раздался выстрел.

Мы обернулись в сторону «Театра смерти», и я понял свою оплошность – весь остаток жизни теперь буду корить себя за нее. А может быть, я совершил эту ошибку намеренно?

Конечно, покидая руины, я был на грани полного изнеможения, еле шел, к тому же мне надо было срочно позвонить в Вашингтон. Да, я принял меры предосторожности, разрядив пистолеты и унеся с собой обоймы. Все это было сделано вполне осознанно. Но как я мог забыть, что есть и другое заряженное оружие – моя собственная беретта, которую албанцы отобрали у меня и бросили вместе с разбитым мобильником у каменной кладки? Неужели я оставил свой пистолет, чтобы дать Сарацину возможность застрелиться? Если да, то почему я сделал это?

Конечно, он запомнил, где лежало мое оружие, и, когда раздался выстрел, я уже знал, что произошло. Со скованными за спиной руками саудовец пробрался вглубь коридора, сел рядом с пистолетом, сумел как-то подцепить беретту, зажал ее между ног, нагнулся, так что ствол оказался почти во рту, и надавил на курок. Может быть, и он знал эту старую песню:

Если раненным брошен в афганском краю,

Где афганки, найдя тебя, плоть искромсают твою,

Доползи до винтовки и в голову выстрели,

Чтоб пред Богом достойно предстать, как солдат.

Кумали поняла, что означал этот выстрел, одновременно со мной и ринулась в руины. Я пытался схватить ее, но был настолько слаб, что не удержал. И только настойчивость, прозвучавшая в моем голосе, заставила женщину остановиться.

– Послушайте! – крикнул я. – Когда за вами придут, говорите, что якобы ничего не знали. Расскажите, что спасли американцу жизнь, убив бандита в перестрелке, а потом освободили его, предав брата-террориста. Я один знаю правду, а меня к тому времени здесь уже не будет.

Она смущенно посмотрела на меня:

– Зачем вы это делаете? Почему так снисходительны к мусульманке?

– Я поступаю так не ради вас, а ради мальчика. У ребенка должна быть мать.

Держась за крышу кабины, я стал перебираться на борт катера. В безумной надежде Кумали помчалась к туннелю, но я знал, что уже поздно. Ее брат когда-то был моджахедом и сбил три советских боевых вертолета. Он не мог промахнуться.

Устроившись на месте капитана, превозмогая боль и лихорадку, я отчалил, выведя катер в открытое море и взяв курс на юг. Стараясь не удаляться далеко от берега, я прибавил ходу, широко открыв дроссельную заслонку.