Тем не менее, я должен был верить, что наличие успешного прецедента дает нам реальный шанс на достижение соглашения. Кэрол, Фил и остальные сотрудники законодательного отдела Белого дома провели большую часть весны 2009 года, курсируя туда-сюда между палатами, подталкивая действия, сглаживая проблемы и предоставляя основным игрокам и их сотрудникам техническую поддержку или политические рекомендации, в которых они нуждались. Все это происходило в то время, когда мы все еще пытались поправить экономику, довести до ума законопроект о здравоохранении, собрать иммиграционный пакет, утвердить кандидатуры судей и провести через Конгресс дюжину других мелких инициатив — свидетельство того, как упорно команда работала над собой. Это также придавало офису Рама — скудно обставленному, с большим столом для совещаний в центре, обычно заваленным чашками с кофе, банками диетической колы и случайными недоеденными закусками — атмосферу центра управления воздушным движением.

Затем, в пасмурный день в конце июня, наши труды начали окупаться. Социальный отдел Белого дома устроил пикник для сотрудников на Южной лужайке, и я только начал пробираться сквозь толпу, держа на руках младенцев и позируя для фотографий с гордыми родителями сотрудников, когда по траве пронесся Рам со свернутым в рулон листом бумаги в руке.

"Палата представителей только что приняла законопроект о климате, господин президент", — сказал он.

"Это здорово!" сказал я, похвалив его. "Насколько близко было голосование?"

Рам показал мне свой подсчет: 219–212. "На самом деле мы получили восемь умеренных республиканцев. Мы потеряли пару демократов, на которых рассчитывали, но с ними я разберусь. А пока вам стоит позвонить Нэнси, Ваксману и Марки и поблагодарить их. Им пришлось изрядно потрудиться".

Рам жил ради таких дней, когда мы одерживали чистую победу. Но когда мы шли обратно к Овалу, останавливаясь по пути, чтобы поприветствовать других, я заметил, что мой обычно неудержимый глава администрации выглядел немного подавленным. Рахм объяснил, что его беспокоит: До сих пор Сенат не смог даже выпустить свою версию законопроекта о климате, не говоря уже о том, чтобы начать продвигать его через соответствующие комитеты. Макконнелл, тем временем, демонстрирует уникальный талант затягивать голосование в Сенате. Учитывая и без того медленный процесс, окно для принятия климатического законопроекта до окончания работы Конгресса в декабре стремительно сокращалось. А после этого, скорее всего, нам будет еще труднее дойти до финиша, поскольку демократы как в Палате представителей, так и в Сенате не захотят голосовать по еще одному большому и спорному законопроекту как раз в тот момент, когда они начинают предвыборную кампанию перед промежуточными выборами.

"Надо верить, брат", — сказал я, хлопая его по спине.

Рахм кивнул, но его глаза, еще более темные, чем обычно, выдавали сомнение.

"Я просто не знаю, хватит ли у нас взлетно-посадочной полосы, чтобы посадить все эти самолеты", — сказал он.

Подразумевается, что один или несколько могут разбиться.

Настроение в Конгрессе было не единственной причиной, по которой я надеялся, что к декабрю будет принято законодательство по ограничению выбросов и торговле: В том же месяце в Копенгагене должен был состояться глобальный саммит ООН по изменению климата. После восьми лет отсутствия Соединенных Штатов на международных переговорах по климату при Джордже Буше-младшем ожидания за рубежом резко возросли. И я вряд ли смог бы призвать другие правительства к активным действиям по борьбе с изменением климата, если бы Соединенные Штаты не подали пример. Я знал, что наличие внутреннего законопроекта улучшит наши позиции на переговорах с другими странами и поможет подстегнуть коллективные действия, необходимые для защиты планеты. Парниковые газы, в конце концов, не признают границ. Закон о сокращении выбросов в одной стране может заставить ее граждан почувствовать моральное превосходство, но если другие страны не последуют его примеру, температура будет продолжать расти. Поэтому, пока Рам и моя законодательная команда были заняты в залах Конгресса, мы с моей командой по внешней политике искали способ восстановить репутацию Америки как лидера в международных усилиях по защите климата.

Когда-то наше лидерство на этом фронте только предполагалось. В 1992 году, когда мир собрался в Рио-де-Жанейро на так называемый "Саммит Земли", президент Джордж Буш вместе с представителями 153 других стран подписал Рамочную конвенцию ООН об изменении климата — первое глобальное соглашение, направленное на стабилизацию концентрации парниковых газов до того, как она достигнет катастрофического уровня. Администрация Клинтона вскоре приняла эстафету, работая с другими странами над воплощением широких целей, объявленных в Рио, в обязательный для исполнения договор. Окончательный результат, названный Киотским протоколом, содержал подробные планы скоординированных международных действий, включая конкретные цели по сокращению выбросов парниковых газов, глобальную систему торговли углеродными квотами, подобную системе "cap-and-trade", и механизмы финансирования, чтобы помочь бедным странам внедрить чистую энергию и сохранить нейтральные по углероду леса, такие как Амазонка.

Экологи приветствовали Киото как поворотный пункт в борьбе с глобальным потеплением. Во всем мире страны-участницы добились ратификации договора своими правительствами. Но в Соединенных Штатах, где для ратификации договора требуется утвердительное голосование двух третей Сената, Киото уперся в кирпичную стену. Это был 1997 год, республиканцы контролировали Сенат, и мало кто считал изменение климата реальной проблемой. Действительно, тогдашний председатель сенатского комитета по международным отношениям, архиконсерватор Джесси Хелмс, гордо презирал экологов, ООН и многосторонние договоры в равной степени. Влиятельные демократы, такие как сенатор от Западной Вирджинии Роберт Берд, также быстро выступали против любых мер, которые могли бы нанести ущерб отраслям, использующим ископаемое топливо, жизненно важным для их штата.

Президент Клинтон, видя, что на стене написано, решил не отправлять Киото на голосование в Сенат, предпочитая отсрочку поражению. Хотя политическая удача Клинтона восстановилась после того, как он пережил импичмент, Киотский договор оставался законсервированным до конца его президентского срока. Любой проблеск надежды на возможную ратификацию договора был полностью уничтожен, когда Джордж Буш-младший победил Эла Гора на выборах 2000 года. Именно поэтому в 2009 году, через год после того, как Киотский протокол вступил в силу, Соединенные Штаты были одной из пяти стран, не присоединившихся к соглашению. Остальные четыре, без особого порядка: Андорра и Ватикан (обе настолько крошечные, с общим населением около восьмидесяти тысяч человек, что им был предоставлен статус "наблюдателя", а не предложено присоединиться); Тайвань (который был бы рад участвовать, но не мог, поскольку его статус независимого государства все еще оспаривался китайцами); и Афганистан (у которого было разумное оправдание — он был разрушен тридцатью годами оккупации и кровавой гражданской войны).

"Вы знаете, что ситуация достигла низшей точки, когда наши