– Я не прошу тебя предавать свой народ, – сказал Перрин. Его горло саднило от усилия заставить голос звучать ровно. – Вы, Шайдо, захватили нескольких женщин. Все, что я хочу узнать, – это как вернуть их обратно. Одну из них зовут Фэйли. Она так же высока, как ваши женщины, у нее темные раскосые глаза, четко очерченный нос и смелый рот. Она прекрасна. Ты наверняка запомнил ее, если видел. Ты ее видел? – Убрав топор, он выпрямился.

Шайдо некоторое время смотрел на него, затем приподнял голову и снова начал петь, не отрывая взгляда от Перрина. Это была веселая, бесшабашная песенка с разухабистым плясовым мотивом:

Я встретил как-то парня, от дома вдалеке,

С желтыми глазами и без мозгов в башке.

Он захотел, чтоб я держал в ладонях дым,

Сказал, что отведет туда, где много есть воды.

На голове стоял он, ногами в небеса,

Но говорил, что может как девушка плясать.

Он говорил, что может стоять так круглый год,

Но я моргнул – и он пропал, как не было его.

Голова айильца упала на землю, и он расхохотался, весело и от души. Было такое впечатление, что он не лежит на земле, а отдыхает на пуховой кровати.

– Если… Если ты не можешь этого сделать, – в отчаянии проговорил Айрам, – тогда уходи. Я прослежу здесь за всем.

То, что необходимо. Перрин оглядел окружавшие его лица. Ар-ганда, мрачно косящийся теперь уже и на него, не меньше, чем на Шайдо. Масима, от которого несло безумием, полный презрительной ненависти. Нужно уметь причинить боль камню. Эдарра с лицом таким же непроницаемым, как у Айз Седай, со спокойно сложенными на груди руками. Даже Шайдо знают, как выносить боль. Понадобятся дни, чтобы заставить их заговорить. Сулин, со шрамом поперек щеки, белеющим на морщинистой коже, со спокойным взглядом и запахом, в котором сквозила непреклонность. Они уступают медленно и, даже сдавшись, говорят очень немного. Бе-релейн, пахнувшая как судья, как властитель, который приговаривает людей к смерти и спокойно спит после этого. То, что необходимо. Причинить боль камню. Выносить боль. О Свет, Фэйли.

Топор был легким как пушинка, поднимаясь в его руке, и ударил как молот по наковальне; тяжелое лезвие, рассекающее запястье айильца.

Тот вскрикнул, затем конвульсивно подался назад, рыча от боли и умышленно протягивая руку так, чтобы кровь из отрубленного запястья брызгала Перрину в лицо.

– Исцелите его, – сказал Перрин Айз Седай, отступая назад. Он не сделал попытки вытереть лицо. Кровь капала с бороды. Он чувствовал внутри себя пустоту. Он не мог бы поднять топор вновь, даже ради спасения собственной жизни.

– Ты с ума сошел! – яростно воскликнула Масури. – Мы не можем вернуть ему его руку!

– Я сказал, Исцелите его! – прорычал он.

Сеонид, однако, уже скользнула к айильцу, приподняв юбки; приблизившись, она встала на колени рядом с его головой. Он сжимал зубами свое запястье, тщетно пытаясь остановить бьющий из него фонтан крови. Но в его глазах не было страха. Не было страха и в его запахе. Совершенно.

Сеонид сжала руками голову Шайдо, и внезапно он снова забился в конвульсиях, беспорядочно размахивая рукой в воздухе. Поток крови из его запястья начал слабеть, потом кровотечение прекратилось, и айилец мешком рухнул на землю; лицо его посерело. Весь дрожа, он поднес к лицу обрубок левой руки, чтобы взглянуть на гладкую кожу, которая теперь покрывала его. Если там и был шрам, Перрин его не видел. Айилец оскалил на него зубы. От него по-прежнему не пахло страхом. Сеонид тоже тяжело опустилась на землю, словно до конца исчерпала свои силы. Алхарра и Винтер шагнули вперед, чтобы поднять ее, но она взмахом руки остановила их и с тяжелым вздохом поднялась сама.

– Мне говорили, что вы можете держаться целыми днями и все же не сказать почти ничего, – проговорил Перрин. Его голос был слишком громким для его ушей. – У меня нет времени на то, чтобы вы могли показать, насколько вы крепки или насколько смелы. Я и так знаю, что вы смелы и крепки. Но моя жена находится в плену слишком долго. Вас разведут по разным палаткам и зададут несколько вопросов насчет определенных женщин. Видели ли вы их, и если да, то где. Это все, что я хочу знать. Больше не будет горящих углей или чего-либо подобного; только вопросы. Но если кто-нибудь откажется отвечать или если ваши ответы будут слишком разными, каждый из вас лишится какой-то части тела. – Он был удивлен, обнаружив, что все же может поднять топор. Лезвие было вымазано кровью. – У вас по две руки и по две ноги, – холодно произнес Перрин. Свет, в его голосе звучал лед! Он ощущал себя глыбой льда, до мозга костей. – Это означает, что у вас есть четыре возможности ответить одинаково. Но если вы будете упрямиться, я все равно не стану вас убивать. Я найду какую-нибудь деревню и оставлю вас в ней, какое-нибудь место, где вы сможете выпросить себе корку хлеба, где мальчишки смогут бросить монетку свирепому айильцу без рук, без ног. Подумайте и решите, стоит ли это того, чтобы держать мою жену вдали от меня.

Даже Масима теперь глядел на него во все глаза, так, словно в первый раз видел человека, стоявшего рядом с ним с топором в руках. Когда он повернулся, чтобы уйти, и люди Масимы, и гэалдан-цы расступились перед ним так широко, что в образовавшийся проход прошел бы целый кулак троллоков.

Он обнаружил, что перед ним ограда из заостренных кольев, а в сотне шагов впереди лес, но в сторону не свернул. Держа в руке топор, он шел вперед, пока огромные деревья не окружили его, а запах лагеря не остался позади. Запах крови он нес с собой, острый и металлический. От этого не убежать.

Вряд ли он смог бы сказать, как долго шагал, проваливаясь в снег. Угол наклона солнечных лучей, прорезавших тени под лесным пологом, становился все острее, но он не замечал этого. Кровь запеклась коркой на лице и в бороде. Сколько раз он говорил, что сделает все, чтобы вернуть Фэйли? Мужчина делает то, что должен. Для Фэйли – все, что необходимо.

Внезапно он резким движением взметнул топор над головой, держа его обеими руками, и швырнул вперед со всей силой, на какую был способен. Несколько раз перекувырнувшись в воздухе, топор воткнулся в толстый дубовый ствол с плотным, тяжелым стуком.

Выдохнув воздух, который, казалось, был заперт в его легких, Перрин тяжело сел на шершавый камень, высокий и широкий как скамья, и поставил локти на колени.

– Можешь показаться, Илайас, – устало сказал он. – Я чувствую твой запах.

Человек, к которому он обращался, выступил из теней, его желтые глаза слабо поблескивали под широкими полями шляпы. По сравнению с ним айильцы казались шумными. Придерживая длинный нож, он сел на валун рядом с Перрином, но некоторое время просто сидел, пробегая пальцами по седеющей бороде, веером ложившейся ему на грудь. Он кивнул на топор, торчащий из дубового ствола.

– Я как-то сказал тебе не расставаться с ним, пока ты не почувствуешь, что тебе начнет слишком нравиться его использовать. Тебе понравилось это? То, что ты сделал?

Перрин с силой тряхнул головой: