фронта непоколебимо встали бы за своего державного вождя, если бы не были призваны к защите родины от врага внешнего и если бы не были в руках тех же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни армии.

Таковы движения сердца и души. Переходя же к логике разума и учтя создавшуюся безысходность положения, я, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний. Яссы. 2 марта. № 03 317. Генерал Сахаров».

Свита, после чая, сгруппировалась около Воейкова. По рукам передавали телеграммы главнокомандующих. Была ясна руководящая роль генерала Алексеева. Возмущались поведением великого князя Николая Николаевича. Бранили генералов, и были, безусловно, правы. Может быть, и хорошие боевые начальники, эти генералы, плохо разбираясь в делах внутренней политики и внутреннего управления государством, дерзнули оказать давление на монарха и, играя на войне, играя на его чувстве военного человека, в сущности, заставили его отречься от престола. Дальнейшее показало всю несуразность, весь вред поддержанного ими государственного переворота, переворота, в сущности, ими произведенного. Произведенного с красноречивыми коленопреклонениями, рыданиями и мольбами.

И свита негодовала.

Припоминали все интриги, сплетавшиеся против государя, в среде великого князя Николая Николаевича. Припоминали опутывание генералов либеральными политиканами, разъезжавшими по фронтам. Припоминали все. Результаты налицо.

Наши генералы, так часто кокетничающие словами «я — солдат», забыли эти замечательные простые слова именно в тот момент, когда должны были сказать: мы можем дать советы по вопросу наступать или отступать, но по вопросу отречения благоволите обратиться в Сенат, Государственный совет — мы не компетентны, мы «солдаты».

Они не только не ответили так на вопрос об отречении, они имели смелость поднять этот вопрос, который был совершенно вне их компетенции, выше их политического разума. И лица свиты были правы, что горячились и не находили слов, чтобы достаточно заклеймить поведение генералов. Алексеева считали главным виновником происходящего.

Не менее сильное возбуждение и негодование царило и среди старших чинов поезда «литера Б». Особенно горячился генерал Дубенский. Со слезами на глазах он повторял привязавшуюся к нему фразу: «Как же так, никого не спросить и сдать, как сдают эскадрон!» Кто-то упрекнул его, что это он посоветовал ехать к Рузскому. Дубенский растерянно разводил руками и говорил: «Ошибся, надо было ехать в гвардию, в Особую армию, тогда бы эти господа — „черное войско“ — не посмели сделать то, что они сделали».

И слова «измена» и «предательство» передавались по обоим поездам и сочетались в различных комбинациях и вариациях. Как утопающий хватается за соломинку, так кто-то из свиты надумал, что, может быть, ожидаемые делегаты Гучков и Шульгин едут с какими-нибудь иными предложениями. Может быть, при помощи их можно будет изменить решение об отречении? И растерявшиеся люди решили искать спасения для монарха у тех, которые ехали его свергать. И свита решила перехватить делегатов, не допустить их переговорить с Рузским и привести прямо к его величеству. Испросили санкции у государя, и дежурный флигель-адъютант Мордвинов стал караулить приход поезда с делегатами.

А в то время, как свита мечтала, как спасти государя от отречения, предатели уже праздновали победу.

В 16 часов 30 минут генерал Данилов телеграфировал генералу Алексееву:

«Около 19 часов сегодня его величество примет члена Государственного совета Гучкова и члена Государственной думы Шульгина, выехавших экстренным поездом из Петрограда.

Государь император, в длительной беседе с генерал-адъютантом Рузским, в присутствии моем и генерала Савича, выразил, что нет той жертвы, которую его величество не принес бы для истинного блага Родины.

Телеграммы Ваша и главнокомандующих были все доложены. 2 марта, 16 часов 30 минут. № 1230/Б. Данилов».

Эта телеграмма была из Ставки передана Брусилову в 17 часов 40 минут, Эверту — в 18 часов 5 минут, Сахарову — в 18 часов 45 минут и Янушкевичу для великого князя Николая Николаевича в 18 часов 40 минут.

Генерал Алексеев поручил генералу Лукомскому и церемониймейстеру Н. А. Базили составить проект манифеста об отречении и передал его Данилову в 17 часов 40 минут при телеграмме:

«Сообщаю проект выработанного манифеста на тот случай, если бы государь император соизволил принять решение и одобрить изложенный манифест. 2 марта. № 1896. Генерал-адъютант Алексеев».

Такова была энергия и предупредительность Ставки в деле отречения государя императора.

Обед прошел в тягостной обстановке. Говорили о том, что совершенно никого не интересовало. Посторонних не было.

В девятом часу государю была вручена телеграмма от генерала Алексеева, который представлял государю полученную им от Родзянко телеграмму. Родзянко, игнорируя верховную власть, сообщал Алексееву об образовании Временного правительства во главе с князем Львовым.

«Войска, — писал Родзянко, — подчинились новому правительству, не исключая состоящих в войсках и находящихся в Петрограде лиц императорской фамилии, и все слои населения признают только новую власть».

Родзянко, как председатель Временного комитета Государственной думы, от имени комитета просил о назначении на должность командующего Петроградским военным округом генерал-лейтенанта Корнилова, «как доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения».

Генерал Алексеев писал:

«Всеподданнейше докладываю эту телеграмму и испрашиваю разрешения Вашего Императорского Величества исполнить ее во имя того, что в исполнении этого пожелания может заключаться начало успокоения столицы и водворения порядка в частях войск, составляющих гарнизон Петрограда и окрестных пунктов.

Вместе с тем прошу разрешения отозвать генерал-адъютанта Иванова в Могилев. 2 марта 1917 г. № 1890. Генерал-адъютант Алексеев».

Государь император положил резолюцию: «Исполнить».

О том, что государь соизволил [согласиться] на назначение Корнилова и на отозвание Иванова, немедленно же были даны телеграммы Рузского — Родзянко и Данилова — Алексееву.

Около 9 часов вечера государю подали следующую телеграмму командующего Балтийским флотом, посланную адмиралу Русину и генералу Рузскому:

«С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать. Всеподданнейше присоединяюсь к ходатайствам великого князя Николая Николаевича и главнокомандующих фронтами о немедленном принятии решения, сформулированного председателем Государственной думы. Если решение не будет принято в течение ближайших часов, то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей родины. 21 час 40 минут. 2 марта. Вице-адмирал Непенин».

Непенин был известен государю как крепкий и выдающийся морской начальник. Его телеграмма не могла не произвести большого впечатления. Спустя сорок часов адмирал был убит в Свеаборге по списку, составленному немцами. То были последние капли чаши горечи, испитой государем еще до приезда Гучкова с Шульгиным. Государь