– Легче? Без сомнения. – Бривибас широко зевнул. – Но это было бы… неправильно.

Затылок его коснулся подушки. Глаза старика закрылись, и послышался храп.

Когда Ванаи подняла его следующим утром, она чувствовала себя убийцей. Оттого, что дед поблагодарил ее, становилось только хуже. Она накормила его остатками вчерашней похлебки и собрала узелок – хлеб, и сыр, и размоченные сушеные грибы из корзинки Эалстана. Потом он ушел, а девушка осталась одна в доме. Перестук ставен под ветром то и дело заставлял ее подпрыгивать, точно напуганную кошку.

Тем вечером дед снова вернулся поздно. И следующим. И следующим тоже. Каждый день на принудительных работах словно отнимал у него месяц жизни – а месяцев у него впереди оставалось не так уж много. «Привыкаешь, и легче становится», – говорил он, но это была ложь. Ванаи знала это. С каждым днем дед спадал с лица, пока не начало казаться, что ясными голубыми глазами на нее смотрит оскаленный череп и утешает безуспешно педантично-сухими ремарками.

Однажды утром, когда дед, спотыкаясь, выбрел из дома, Ванаи вдруг застыла посреди комнаты, словно обращенная злыми чарами в мрамор. «Я знаю, что должна сделать», – осознала она с почти мистической ясностью и уверенностью.

«Но это будет неправильно», – прозвучал в голове у нее сонный голос Бривибаса.

– А мне все равно, – ответила она вслух, как будто дед мог с ней поспорить.

Это была неправда. Но Ванаи знала, что для нее важнее. Если она в силах добиться главного – что по сравнению с этим все остальное?

Найти в этом доме перо и бумагу было делом минутным. Девушка знала, что хочет высказать, и сделала это без колебаний чеканным каунианским слогом. Дед одобрил бы ее литературный стиль, хотя прочие аспекты письма не пришлись бы ему по душе.

Сложив листок и запечатав воском и дедовой печаткой, девушка набросила на плечи плащ и отнесла письмо в дом фортвежского крючкотвора, который альгарвейцы сделали своим штабом в Ойнгестуне, и оставила там. Дежурный сержант пялился на нее сальными глазками и облизывал кроваво-красные губы. Девушка сбежала оттуда.

«Все под рыжиков стелешься», – прошипела ей вслед встречная тетка-каунианка.

Понурив голову, Ванаи бежала домой. А вернувшись, принялась ждать. Она ждала и ждала, но ничего необычного не случилось ни в тот день, ни на следующий, ни затем. Каждое утро до света Бривибас уходил на принудительные работы. Каждое утро он все больше походил на бледную тень себя самого.

К вечеру третьего дня раздался стук, которого ждала Ванаи, который она признала. Девушка вздрогнула, рассыпав горох, который собиралась замочить. Хотя она и ждала гостя, к двери она подошла неторопливо и неохотно, будто в дурном сне. «Если я не открою, – мелькнуло у нее в голове, – он решит, что меня нет дома, и уйдет». Но эту мысль сменила другая: «Если я не открою, дед точно погибнет».

Ванаи распахнула дверь. На пороге, как она и ожидала, стоял майор Спинелло.

– Приветствую вас, сударыня, – промолвил он с поклоном. – Могу я войти?

Его церемонность поразила Ванаи. Получил он записку? Да. О да. Девушка видела это в его глазах.

– Да, – прошептала она, пропуская его в дом.

Майор захлопнул дверь за собой, опустил засов, и обернулся к девушке:

– Ты понимаешь, что имела в виду, написав, что пойдешь на все, чтобы не позволить своему деду, этому старому бездельнику, заниматься тем, чем он должен был заниматься уже целый год?

– Да, – прошептала Ванаи еще тише, опустив глаза, чтобы не видеть лица Спинелло.

К вящему ее удивлению он промолчал, ожидая, что она скажет еще.

– Кроме него, у меня больше ничего нет на свете, – выдавила она, промедлив.

– Неправда. – Альгарвеец покачал головой. – О, милочка, это совершенная неправда.

Протянув руку, он одну за другой расстегнул три деревянные пуговицы, скреплявшие широкий ворот ее блузы, потом взялся за полы рубашки и потянул вверх. Сгорая от ненависти – к альгарвейцу, а еще больше к себе, – Ванаи подняла руки, помогая ему. Спинелло разглядывал ее целую вечность.

– У тебя еще много всего есть, – пробормотал он.

Пальцы его протянулись снова и в этот раз коснулись нагой кожи.

И снова Спинелло удивил ее. Прикосновение его не было грубым, нет – уверенным, знающим. Если бы девушка избрала его в любовники по доброй воле, ей бы – наверное, подумала она, – даже понравилось. А так она стояла смирно и терпела.

– В твою спальню, надо думать? – проговорил Спинелло некоторое время спустя.

Ванаи кивнула, решив, что так будет легче, чем на полу, – она почти ожидала, что альгарвеец овладеет ею прямо посреди гостиной. По его слову она последовала в свою комнату, задержавшись только, чтобы подхватить брошенную рубашку.

Для двоих кровать была узковата – Ванаи и одна-то на ней с трудом помещалась. Девушка застыла столбом рядом с ложем. Если майор захочет снять с нее штаны, пускай сам этим и займется. Он и занялся – с превеликим для себя удовольствием, – потом разделся сам, на удивление быстро. Ванаи отвернулась. Она знала, как устроены мужчины, и не хотела напоминать себе об этом лишний раз.

Но даже беглого взгляда ей хватило, чтобы вспомнить – альгарвейцы даже устроены по-другому, или, верней сказать, делали себя иными. Она знала об их ритуальном самоуродовании – обычае, восходящем к древнейшим временам. Но прежде девушка не могла бы представить, чтобы это имело для нее значение.

– Ляг, – скомандовал Спинелло, и Ванаи подчинилась. Он пристроился рядом с ней. – Мужчина получает больше удовольствия, когда доставляет его и подруге, – заметил он и приложил все усилия, чтобы возбудить ее, руками и губами. Когда он просил о чем-то, Ванаи покорно исполняла его желания, стараясь не думать о том, что делает. В остальном же просто терпела, как до этого в прихожей.

Когда язык его коснулся ее нежных частей, Ванаи прижалась к стене.

– Вернись, – велел он. – Если ты не потеплеешь, пусть так. Но влага снимает боль.

– Заботливый поругатель, – выдавила Ванаи сквозь стиснутые зубы.

Спинелло расхохотался.

– Разумеется.

Наконец он овладел ею.

– А-а… – выдохнул он, обнаружив, что стал первым. – Будет немного больно…

Он дернулся сильней. Стало больно. Ванаи незаметно прикусила губу. Во рту стоял вкус крови: такой же, что сочилась на простыни. Ванаи закрыла глаза и постаралась не замечать мерно колышущейся тяжести.

Потом майор хрюкнул сдавленно, передернулся всем телом и вышел из нее. Это тоже был больно. Ванаи терпела молча – это значило, что мучения ее закончены.

– Мой дед… – начала она.

Майор Спинелло расхохотался снова.

– А ты не забыла, ради чего занималась этим, а? – бросил он. – Что ж, договорились: старый бурдюк может вернуться домой и оставаться дома – покамест я получаю от тебя то, чего хочу. Мы друг друга вполне поняли, милочка?