Когда он вышел на улицу, дыхание его заклубилось белым паром. На вершинах гор Брадано белели снега, но в Трикарико сугробы ложились очень редко. До войны богачи отправлялись в горы ради удовольствия поиграть в снегу. Теперь, когда Альгарве принадлежали обе стороны хребта, они могли отправляться туда снова. Жители южных краев удивились бы такому времяпрепровождению. Бембо сам удивлялся: кому это надо? Он в своей жизни видал ровно столько снега, чтобы потерять всякое желание сталкиваться с этой субстанцией.

Проклиная несчастную свою судьбину, жандарм брел по улице. На участке перед особняком, который стоил примерно столько, сколько жандарму удалось бы заработать лет за двадцать, команда садовников подстригала ножницами на длинных рукоятках ветви деревьев. Бембо вздохнул. Обитать ему приходилось в квартирке еще менее впечатляющей, чем у Саффы.

Он едва не прошел мимо садовников, но замер и пригляделся повнимательнее, а потом присвистнул тихонько от изумления. Сойдя с тротуара, он пересек коротко постриженную лужайку перед особняком и, помахивая дубинкой, надвинулся на садовников с наглым и внушительным видом.

Заметили его быстро; этого Бембо и добивался. Старший садовник устремился ему навстречу.

– Что-то случилось, жандарм? – поинтересовался он.

Ножницы его, если вдуматься, представляли собою оружие более впечатляющее, нежели дубинка Бембо.

– Случилось? Не знаю, приятель, – ответил Бембо. – Только среди твоих рабочих, – он ткнул пальцем, – это ведь женщины, верно? У меня глаз острый, знаешь, я женщину издалека примечу. Только никогда прежде не видел, чтобы женщины в саду работали.

– Может, и правда не видали, – согласился садовник. – Только половина моих парней в армию ушла. А работа сама не уйдет, какое там. Так что… – Он обернулся к женщинам: – Далинда, Альцина, Прокла – оторвитесь на минутку, поздоровайтесь с жандармом.

– Добрый день, жандарм, – улыбаясь, хором отозвались садовницы.

– И вам доброго дня, прелестные дамы, – ответил Бембо, снимая шляпу и кланяясь каждой по очереди.

Далинду прелестной нельзя было назвать, да и в плечах она была пошире большинства мужчин, трудившихся в саду. На Проклу тоже не стоило смотреть второй раз. А вот Альцина… Альцине стоило поклониться. Глядя на капельки трудового пота на ее лбу, жандарм немедля возмечтал разогреть ее иным способом.

– И как вам нравится мужская работа? – поинтересовался он, улыбаясь всем трем, но Альцине – в особенности.

– Отлично, – ответили они – опять вместе, да так слаженно, что Бембо пришло в голову: не разорившихся ли хористок нанял предприимчивый озеленитель?

– Ну не чудно ли? – заметил жандарм и дружески подтолкнул старшего садовника локтем. – Скажи-ка, приятель, а жена твоя знает, как ты исхитрился остаться в деле?

– Ну, жандарм, – ответил тот, заговорщицки подмигнув, – я выгляжу таким олухом?

– Ничуть, приятель, ничуть, – усмехнулся Бембо. – Ну и, конечно, городской департамент предпринимательства знает, что ты поменял условия, на которых получал лицензию?

Если бы старшему садовнику хватило наглости ответить «да», Бембо сдался бы и пошел дальше. Но тот лишь нахмурился слегка.

– Я не думал, что это необходимо.

Бембо со скорбной миной поцокал языком.

– Ой, скверно-то как. Весьма скверно. Такие зануды тамошние чиновники – просто ужас. Если они узнают, чем вы тут занимаетесь… если я им скажу…

Он глянул на небо, как бы позабыв закончить фразу.

– Возможно, мы могли бы прийти к взаимопониманию, – отозвался старший садовник без особой обиды. Он знал правила игры и передавал Бембо очередь хода.

– Десятки хватит? – деловито спросил он, отведя жандарма в сторонку.

Они поторговались немного и сошлись на пятнадцати.

– Силы горние, – добавил Бембо, – я бы и на десятку согласился, если эта девка, Альцина, до меня снизошла.

– Я ее не в публичном доме нанимал, так что спрошу, – ответил садовник. – Откажет – доплачу серебром, сами себе купите что желаете.

– Это справедливо, – согласился Бембо.

Вернувшись, садовник зашептал что-то Альцине на ухо. Та оглянулась на Бембо.

– С ним?! – воскликнула она, с великолепным презрением тряхнув головой. – Ха!

– Это тебе обойдется в лишнюю пятерку, – прорычал Бембо. Уши его горели.

У садовника хватило соображения не спорить. Сребреники он выложил без единого звука. Бембо сунул деньги в кошель и побрел дальше, злой и довольный одновременно. День прошел с прибытком… но ему бы хоть каплю везения, и прибыток не деньгами бы измерялся.

Наконец, скорей по случайности, чем намеренно (так, во всяком случае, казалось подводнику), лагоанцы дали Корнелю задание, о котором тот мечтал сам. Из тумана впереди проступала гавань Тырговиште.

Подводник возблагодарил силы горние за этот туман. В ясную погоду им с Эфориелью было бы куда трудней приблизиться к родному острову. Альгарвейские патрули были гораздо бдительней сибианских – одна из причин, по которым архипелагом теперь правили вельможи короля Мезенцио.

– Все в порядке? – спросил он, обернувшись к лагоанским диверсантам на спине левиафана.

Свободно владеть их языком Корнелю не сможет никогда, но изъясняться понятно кое-как научился.

– Так точно, – ответили все трое, один за одним отстегиваясь от упряжи, за которую цеплялись, пока левиафан нес седоков по волнам.

Корнелю стало интересно, имеют пристегнутые под брюхом Эфориели игрушки что-то общее с теми, которые диверсанты возили в Валмиеру, или это нечто совсем иное. Но он не спросил. Не его забота.

– Подождите, – сказал он, когда лагоанцы уже готовы были отплыть.

Один замер, повиснув в воде. Из-под прорезиненного комбинезона подводник вытащил плотно закупоренный футляр из промасленной кожи.

– Здесь конверт, – произнес он старательно заученные лагоанские фразы. – Пожалуйста, бросьте в почтовый ящик. Моей жене.

Когда он бежал с Сибиу, у него, конечно, не было при себе конверта с надпечаткой об оплате. У его сотоварищей по несчастью, беженцев из островной державы, – тоже. Однако в Лагоаше жили собиратели подобных мелочей. В лавке, торгующей конвертами разных стран, Корнелю купил все, что ему потребовалось, и заплатил едва ли вдвое против того, что с него взяли бы в почтовом отделении рядом с домом.

Лагоанец взял водонепроницаемый футлярчик.

– Ладно, командор, мы об этом позаботимся, – ответил он по-альгарвейски.

Язык захватчиков становился обоюдоострым мечом: с одной стороны, большинство сибиан понимали его, с другой – заговоривший на нем казался не противником оккупантов, а их пособником.

– Благодарю.

Корнелю незаметно пожал плечами. Немногие лагоанцы владели его языком. Большинство полагали, что и альгарвейский сойдет, и до самой войны они были, в общем, правы. Но сейчас всякий, в чьих устах существительные кончались на «-о» вместо «-у», а «р» не булькало в горле, а звонко раскатывалось, демонстрировал этим, что происходит не со злосчастных островов, которыми правил король Буребисту.