— Не ко всему в этой жизни можно быть готовым. До новых встреч, господин Анкариш.

Джаромо покинул Пантеон, чувствуя, как внутри его груди клокочет пламя ярости. Ещё утром он был убежден, что капкан, в который удалось поймать Верховного понтифика, крепко держит этого старика. Ещё час назад он шел сюда, в полной уверенности, что после недолгого торга Лисар Анкариш согласиться сыграть отведенную ему роль и поддержит их в Синклите. Ещё совсем недавно, он думал, что позиции их сильны и столь важные для ларгесов боги будут давать лишь добрые знамения, а жрецы толковать законы и события только в их пользу. Он верил, что сможет выиграть время, отложив новое собрание под предлогом неблагоприятных знамений. Имея под рукой сговорчивого Верховного понтифика это было не такое уж трудное дело.

Когда в Синклите возникали споры о законности того или иного решения, только жрецы могли дать ответ. Через толкование знамений, обычаи или религиозные ритуалы, они объявляли тот или иной закон, договор или постановление богоугодным или богопротивным. Долгое время Шето удавалось обходиться без помощи толкователей, усмиряя Синклит иными способами. Но сейчас, без Первого старейшины, именно они становились судьями для всех решений старейшин.

И потому так важно было удерживать жречество подле себя. И им, и алатреям. И всегда верное чутьё подсказывало Великому логофету, что внезапно проснувшаяся совесть Верховного понтифика, была не такой уж внезапной.

Кто-то смог таки сломать хрупкий баланс сил, дающий хоть какую-то надежду. И власть семьи Тайвишей разом обернулась расколотой твердыней, в чьи рухнувшие стены со всех сторон ломились враги.

От площади Белого мрамора он направился к себе домой. Ему нужно было собраться с мыслями и, возможно, попробовать поспать. Хотя сон в последние дни не так уж часто приходил по его зову. Отдых Великого логофета был краток, прерывист и почти не прибавлял ему новых сил. Скорее даже забирал, наполняя и так краткие обрывки забвения бесконечными кошмарами. Ведь все его сны были теперь об одном — о смерти Шето и о том, как Джаромо подводил своего друга.

Когда повозка остановилась возле ворот особняка, и Великий логофет вошел во внутренний сад, почти сразу, словно бы из воздуха, возник его старший раб Аях Митей.

— Изволит ли хозяин обедать? — буднично проговорил управитель.

— Завари мне кипрея с ягодами и медом и принеси каких-нибудь сладостей, — устало ответил сановник.

— Как пожелаете, хозяин. Куда велите всё это подать?

На улице вечерело, и дневная жара почти полностью спала. Наступал тот самый чудный час, когда солнце, продолжая светить и греть, больше не обжигало, а дарило мягкое тепло, позволяя прохладному ветерку приятно обдувать кожу. Быть может, хоть эта живящая свежесть после палящего дня принесет ему хоть немного покоя? Да, такое было возможным.

— Пусть всё подадут сюда. Я желаю скоротать остатки вечера в саду.

— Тогда я принесу вам ещё свечи с поступившими письмами.

Джаромо прошел по вымощенной оттесанными булыжниками дорожке до каменной беседки, где привычно занял место в высоком кресле за резным столом с ножками-ящерами. Почти сразу рабы принесли ему заваренный кипрей, финики, медовые лепешки с ягодами и печеные орехи в меду.

Великий логофет отпил горячего отвара и съел пару фиников.

И так, они потеряли поддержку жречества. А верные Лико тагмы с каждым днём всё дальше и дальше уходили от Кадифа. Да, партия алетолатов всё ещё была им верна, а всё сановничество было сугубо их людьми, но большинство в Синклите было у алатреев. И они, забыв о старых расколах и дрязгах, объединялись, чтобы окончательно отстранить Тайвишей от власти, а следом и уничтожить. В последнем Джаромо не сомневался. Он слишком хорошо знал, как именно в Тайларе вершится политика и какие в ней идут в ход ставки.

Когда старший раб вернулся с серебряным подносом, стопка писем на нем была ощутимо выше обычного.

— Похоже, пергамент начал завидовать горам, Аях Митей. Ослабел ли твой взгляд или же и вправду так много дел оказались столь важными и неотложными, чтобы угодить на твой поднос?

— Полагаю, что глаз мой остался прежним, хозяин.

— И чем же спешит обрадовать меня внешний мир в сей чудный вечер?

— Боюсь, что вас ждет не так много поводов для радости. Впрочем, как и поводов для расстройств.

— Ты сохраняешь интригу, мой верный Аях Митей.

— Никакой интриги, хозяин. Часть этих писем — отчеты о зарубежных событиях. Часть — о продаже харвенских рабов из лагеря за Кадифом на городских и провинциальных рынках. Ну а главную часть горы составляют все присланные из провинций соболезнования по поводу похорон Первого старейшины.

Джаромо проглотил подступивший к горлу комок.

— Ты, правда, считаешь, что мне стоит касаться последних?

— Я полагаю, что вам стоит просмотреть отправителей и отметить отсутствующих. А также обратить внимание на тон некоторых присутствующих.

Сказав это, Аях Митей положил перед Великим логофетом поднос и с поклоном удалился. Джаромо тяжело взглянул на стопки пергамента. Ему решительно не хотелось к ним прикасаться. Рабочая рутина захватывала его, заставляя поверить, что всё оставалось прежним. Что мир таков, как и месяц или год назад. Но он был другим. Он стал миром, в котором большое не было Шето. И принять это Великий логофет не мог и не хотел.

И всё же у него был долг. Были обязанности. В том числе — и перед оказавшимся столь шатким и хрупким наследием Шето Тайвиша.

Для начала он взял письма от иностранных соглядатаев, как всегда переписанные и объединенные его рабом. Большая их часть рассказывала об идущей за Айберинскими горами войне. А шла она по совсем неожиданному сценарию: каришмянский царь Арашкар Пятый неожиданно изменил свои планы, и со всей своей армией покинул Саргун, вторгшись в союзную тому Фагаряну. Эта горная и малонаселенная страна, армия которой была в походе, не смогла оказать достойного сопротивления и вскоре её равнинная часть оказалась полностью занята каришмянами. Однако Арашкар, вместо того, чтобы присоединить её к своим владениям грубой силой, взял третьей женой старшую дочь верховного вождя и даровал будущим детям от неё права на свой престол, а самих фагарян провозгласил равными союзниками. И столь неожиданный ход резко изменил расклад сил в войне.

Да и на юге, в Чогу, Арашкару тоже сопутствовал успех. Каришмянский флот полностью захватил всё побережье этой страны, разбив её объединенный флот в крупном сражении в устье реки Чор и открыв дорогу на саму столицу этого государства — город Тун.

Выходило, что вырвавшись из неизбежных, как казалось ещё недавно, тисков, Арашкар Пятый сам смог зажать в них Саргун. Впрочем, для Тайлара это ровным счетом ничего не меняло: купцы обеих сторон всё также скупали железо и зерно, а поток кровавого серебра и не думал иссякать, превращаясь в настоящую полноводную реку.

Джаромо мысленно сделал пометку, что к этому юному каришмянскому царю стоит относиться несколько серьезней, чем он думал ранее. Да, реставрация почившего государства Каришидов ему вряд ли была по силам, но устроить очередной перекрой карты Айберу он вполне себе и мог. Особенно, если удача и дальше будем освещать его замыслы и решения своей лучезарной улыбкой.