В одном Эссене находилось свыше 300 лагерей для иностранных рабочих, составлявших на тот момент 70 % занятых в тяжелой промышленности. За десять дней до форсирования союзниками Рейна шесть молодых женщин сбежали с завода Круппа в ходе авианалета. Венгерские еврейки, летом 1944 г. они подверглись депортации в Освенцим-Биркенау, но потом вместе с десятками тысяч узников попали в число направленных на работы в «старый» рейх и очутились на металлургическом заводе Круппа. Так, сами того не ведая, они удостоились огромной чести оказаться среди первых евреев, вернувшихся в районы Германии, в 1942–1943 гг. триумфально объявленные «очищенными от евреев». Затем, 15 марта 1945 г., узницы из числа уцелевших зимой узнали о предстоящей высылке в Бухенвальд. Наслушавшись от эсэсовской охраны разговоров о том, что войну им не пережить, шесть молодых женщин бежали, пользуясь отсутствием людей на улицах во время авианалета. Они спрятались в разрушенном морге на еврейском кладбище, где просидели несколько суток без еды и воды. В конце концов одна из них нашла квартиру Эрны и Герхарда Марквардт, подкармливавших женщин на заводе Круппа. Марквардт обратился к одному из знакомых в СС, и тот одолжил ему запасной комплект формы. В таком виде оба мужчины без помех отнесли на кладбище два мешка хлеба для спрятавшихся там шести евреек. Марквардты подобрали странную компанию для предоставления приюта женщинам: коллега по работе, бакалейщик, даже сотрудник СА. У каждого из доброхотов имелись свои – и, вероятно, очень непростые – побудительные мотивы, от антифашистских симпатий и человеческого сострадания до поиска какого-нибудь подходящего повода добрым поступком искупить перед союзниками членство в СС и СА[1067].

В начале апреля узников концентрационных лагерей тысячами погнали через рейх форсированным маршем. Шанс использовать их на работах в дальнейшем практически исключался – большинство невольников уже не могли работать, да и хозяевам в любом случае приходилось бросать заводы и фабрики. Гиммлер разрывался между обязанностью выполнять требования Гитлера не допустить попадания ни одного живого пленника в руки неприятеля и соблазном использовать их в качестве козыря в секретных переговорах с американской стороной, которые он надеялся начать через посредников в Скандинавии. Все чаще непосредственные решения принимались на местном уровне эсэсовской стражей, особенно в свете полной утраты контроля со стороны центральных властей в окруженных американцами областях. 4–5 апреля с подземных заводов Дора-Миттельбау в Западном Гарце эвакуировали всех узников, занятых на производстве ракет «Фау‐2». Появившись там 11 апреля, американцы нашли лишь семьсот человек, слишком больных и не годившихся для перемещения, а кроме того, обнаружили прорытые теми же узниками в горе Гарц туннели для обеспечения пуска ракет даже в условиях авианалетов. Двое суток спустя в 40 километрах к северу от Магдебурга сборный отряд охранников, набранных из военнослужащих, персонала гитлерюгенда и фольксштурма, а также местной пожарной команды, заперли тысячу пленников Дора-Миттельбау в сарае в селе Мисте и сожгли заживо. Местный вожак нацистской партии решил попросту избавиться от них, чем ждать, пока отремонтируют железнодорожные пути, и транспортировать живой груз в лагеря Берген-Бельзен, Заксенхаузен и Нойенгамме[1068].

По мере того как сжимался Третий рейх, форсированные марши пленников становились все более убийственными и одновременно бесцельными. Стража теперь состояла зачастую из возрастных солдат СА, «безлошадных» военнослужащих ВВС, персонала фольксштурма и гитлерюгенда. Они, с одной стороны, не имели опыта, а с другой – твердо держались указаний не дать сбежать ни одному из охраняемых. Узники концентрационных лагерей превращались во все более привычное явление в больших и малых немецких городах; теперь эвакуация и марши смахнули последнюю пелену секретности – не осталось тех, кто не знал о том, как с ними обращаются. Многие встречные до глубины души поражались виду измученных, похожих на живых мертвецов людей и невероятной жестокости охраны, шарахались от тихой оторопи и прятались за закрытыми дверьми домов. Однако чувство сострадания и вины не превалировало над страхом. Даже мучения пленников служили в глазах немцев поводом для осуждения, и они говорили себе: «Какие же преступления они, должно быть, совершили, если с ними обходятся так беспощадно?!» Когда узников Освенцима гнали через польские городки и села Силезии в январе, местные порой прятали несчастных из жалости и часто давали еду и питье; но, когда колонны изможденных теней шагали через немецкие населенные пункты весной 1945 г., всеобщей реакцией были отвращение и страх. Чаще над ними глумились, плевали в них и бросали камнями, чем предлагали содействие. В ночь с 8 на 9 апреля местное гражданское население помогло СС, фольксштурму, СА, местной полиции, солдатам и гитлерюгенду отловить и расстрелять свыше 200 укрывшихся в лесах близ Целле узников с разбомбленного эшелона[1069].

Нацистский порядок в Рурском бассейне безвозвратно рушился, но жертвы немецкого насилия продолжали вписываться в установленные нацистами рамки образа врага: немецкие дезертиры и коммунисты, французские военнопленные и – в первую очередь и в подавляющем большинстве – «восточные» рабочие. Иногда для расправы над истощенными голодом толпами, шагавшими под конвоем в восточном направлении, хватало одного предположения о возможной угрозе с их стороны. После того как его автомобиль задержали толпы лагерников на дороге в Зауэрланде, генерал СС Каммлер, комендант объекта по выпуску «Фау‐2» около Зуттропа, пришел к выводу, что их «надо уничтожить», пока они не совершили всяких ужасов в Германии. На исходе марта его 2-я дивизия возмездия тремя партиями отправила на тот свет более 200 мужчин, женщин и детей; вовсе не представлявшие опасности, все они в свое время добровольно откликнулись на предложение поработать на рейх[1070].

Подобное насилие творилось не только личным составом армии, СС, полиции и гестапо. Немцы обоего пола столь активно подвизались в массовых организациях партии, поэтому не представляется возможным провести четкую линию разграничения между режимом и обществом. Даже после переселения гестапо Рурской области в классные комнаты гимназии Хемера, его роль убийц приняли на себя другие. В начале апреля 1945 г. четверых «восточных» рабочих видели выходящими из дома в Оберхаузене во время авианалета. Несколько немцев, несших вахту при бомбежке, бросились в погоню, схватили одного из бежавших и избивали до тех пор, пока тот не признался в краже нескольких картофелин. Затем его снова избили, на сей раз группа немецких подростков, потом телефонист отвел несчастного сначала в полицию, а после на пост вермахта, где взял взаймы пистолет. «Восточного» рабочего гоняли и колотили палками и жердями из изгороди до тех пор, пока жертва и мучители не очутились на спортивной площадке, где они столкнули его в воронку от бомбы. Тут телефонист выстрелил ему в живот, а толпа забила раненого до смерти[1071].