Хорошо, предположим, мне дали отпуск. Что я буду делать в этом сумасшедшем Вавилоне – Москве? Ведь дело расследует КГБ.

Через несколько часов, когда ко мне вернулся дар речи и улеглась лихорадка в мыслях, позвонил Орловскому. К телефону подошла Ольга.

– Ольга, случилось несчастье: Фаину взяли. Я не имею права тебя вмешивать в это дело, но не поделиться тоже не могу. Ты знаешь, кто для меня Фаина. Сердце разрывается! Может, есть хоть какая-то возможность помочь ей?

– Поняла, поняла. Завтра рабочий день, я тебе позвоню вечером. Держись! Слышишь?

Боже, что за роковой год! Теряю всех близких. Мари, отец, Рафа, Арам… А теперь и Фаина, заблудившаяся в мифическом мире борьбы за демократию и светлое будущее народа.

* * *

В Америке дядя Фаины через знакомого конгрессмена направил в советское посольство ходатайство о ее освобождении. Брат попросил о помощи нашего соседа, народного артиста СССР Хорена Абрамяна. Тот вместе с известным композитором, народным артистом СССР Арно Бабаджаняном обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой «помиловать молодого талантливого литератора», как было отмечено в их письме, но до суда дело не дошло, и вопрос помилования отпал сам собой. Через четыре с половиной месяца Фаину выпустили – судя по всему, приняв во внимание столь широкий общественный резонанс, а главным образом то, что участие девушки в диссидентской деятельности, за исключением чтения и периодических передач запрещенной литературы знакомым, ничего серьезного собой не представляло. Однако квартира Фаины была опечатана, и ей пришлось остановиться у Нины.

Напомню, что в те времена законодательством Советского Союза не предусматривалось наличие у граждан собственной квартиры – за исключением жилищных кооперативов, которые были дороги и малочисленны. В собственности могли быть только дачный дом, автомашина, мебель и т. п. Жилищный фонд в городах и поселках принадлежал государству, а гражданин являлся лишь арендатором государственного жилья. После выезда родителей и брата Фаины из трехкомнатной квартиры власти имели право применить по отношению к ней принудительное выселение в меньшую квартиру, а скорее, комнату в любом конце города или, наоборот, подселить к ней других людей. При этом новым соседом мог оказаться кто угодно: освобожденный зэк, алкоголик и т. п. Поэтому, несмотря на негативное в целом отношение к «реформаторской деятельности» Горбачева, в данном конкретном вопросе я хочу отдать ему должное: благодаря ему граждане получили возможность приватизировать свое жилье и стать собственниками, что означало определенную независимость от вечно непредсказуемой российской власти.

Фаина позвонила мне в первый же вечер:

– Давид, прости, что так случилось. Представляю, как ты переживал! Мне все известно – Нина рассказала.

– Фаина… Фаина, ты не представляешь, как я рад, что ты на свободе! Скоро приеду!

В Германии я прослужил уже почти год, поэтому сумел добиться двухнедельного отпуска и тут же выехал в Москву. На вокзале меня встретили похудевшая, с потускневшими глазами Фаина и Нина. Когда схлынуло первое волнение встречи и закончился обмен впечатлениями, уже в доме Нины, я решился поговорить с Фаиной наедине.

– Мы с тобой расстались почти год назад, многое изменилось. Как мы будем жить дальше?

– Давид, все это время я много думала о нас и кое-что для себя решила. В первую очередь – я окончательно поняла, что не могу здесь оставаться. Сейчас меня выпустили, но с намеком, что, если со мной второй раз случится что-то подобное, я надолго окажусь за решеткой. Я узнала, что такие же условия поставили перед многими моими друзьями и знакомыми из числа так называемых диссидентов. Власти «вычищают» страну, прячут в тюрьмах и психбольницах людей, не согласных с ними. Ты и сам понимаешь, что я не выдержу. Не хочу терпеть и жить в страхе. Если ты согласен, мы можем расписаться. Через несколько месяцев после отъезда я отправлю тебе вызов и подам прошение о воссоединении семьи, тогда ты получишь право выехать из страны.

– К сожалению, Фаина, это я уже проходил, и такой вариант меня не устраивает. Что я там буду делать? Как поступить с мамой? Как я оставлю могилы отца, Рафы, наконец, родину, какой бы она ни была? Я не хочу тебя терять, но, извини, не такой ценой.

– А у меня фактически нет альтернативы. Если честно, я больше не могу. Не хочу здесь жить.

– Что ж… Прости.

* * *

Через два дня в Москву прилетели мама и брат. Остановились вместе со мной в гостинице Центрального дома Советской Армии. Всей компанией мы ходили обедать, гуляли по городу. Я смотрел на оживленно беседующую с Ниной и моим братом Фаину, и в голове крутились те же мысли: неужели я и ее теряю? Строить совместное будущее с Фаиной ценой эмиграции я не готов. Значит, не судьба. Так сложились обстоятельства. Вспомнил слова отца: «Сын, против течения не плывут…»

Ночью в гостинице, собираясь уже ложиться спать, я поцеловал пристально глядевшую на меня маму:

– Мам, я знаю, о чем ты думаешь…

– Клянись могилой отца!

– Клянусь. Мама, эта клятва для меня святая. Я вас никогда и ни при каких обстоятельствах не покину!

Через несколько дней мама и брат улетели домой, а чуть позже я попрощался с Фаиной, Орловским и Ольгой и отбыл к месту службы в ставший мне уже не чужим чистенький немецкий город Котбус.

Через какое-то время уехала из страны и Нина Меламед. Тумаркины обосновались в Нью-Йорке. Отец и сын сперва стали партнерами старшего Тумаркина – брата Наума Аркадьевича, – а потом открыли собственное дело. Фаина поступила в Нью-Йоркский университет, решив получить специальность политолога. Вечно отторгающая от себя наиболее интеллектуальную и активную часть населения страна в очередной раз лишилась нескольких умных и талантливых своих граждан.

Иногда, находясь в Берлине или Дрездене, я ловил себя на неудержимом желании позвонить Мари или Фаине, однако знал, что вездесущая Штази – внешняя разведка Восточной Германии – тут же засечет мой звонок и меня возьмут в разработку или, что еще хуже, сообщат нашим «особистам». Тогда мне не избежать больших неприятностей. Оставался один, самый верный способ: переадресовывать их письма, полученные на мой домашний адрес, и таким же путем отправлять мои письма им. Долго, но надежно.

Какие все-таки разные Мари и Фаина… Я часто думал о том, как сильно могла измениться моя жизнь в случае, если бы я связал ее с той или иной из девушек. Это были бы два совершенно разных сценария развития. Но, видимо, обе они не были предназначены судьбой для меня. Слишком много противоречий и непреодолимых препятствий стояло между нами.

Прибыв в Москву в сорокапятидневный законный отпуск, я по совету Орловского тут же обратился во Всесоюзный научно-исследовательский институт советского законодательства (ВНИИСЗ) при Минюсте СССР с просьбой принять меня в очную аспирантуру. Согласно правительственному постановлению обучающиеся в очной аспирантуре освобождались от работы и службы. После удачной сдачи единственного приемного экзамена по специальности – сданные мною ранее кандидатские минимумы приравнивались к вступительным экзаменам – я получил приказ о зачислении. Копию приказа вместе с копией постановления правительства отправил по месту службы с просьбой уволить меня в запас.