Но в последние месяцы он сорвался с привязи Альфреда, и его неудовлетворенные амбиции получили новую подпитку. Сейчас на Этельвольде была кольчуга, и он смотрелся как настоящий воин: высокий, красивый, мужественный, однако в нем не было воинского духа. Бедняга обмочился, когда я приставил к его горлу Вздох Змея, а став моим пленником, не оказал никакого сопротивления. Этельвольд был подавлен, испуган и беспрекословно подчинялся моим приказам.

Он рассказал нам, что долго уговаривал Вульфера разрешить ему драться, и когда Осберг нашел десяток человек, которые должны были провести датчан по холмам, их формально отдали под начало Этельвольда.

– Вульфер назначил командиром меня, – обиженно заявил Этельвольд, – но мне все равно приходилось слушаться Осберга.

– Вульфер – чертов дурак, если отпустил тебя так далеко, – сказал я.

– Думаю, я ему просто надоел, – признался Этельвольд.

– А что ты натворил? Небось переспал с его любовницей?

– Подумаешь, она была простой служанкой! Но я так хотел присоединиться к отряду разведчиков, и Вульфер сказал, что я могу многому научиться у Осберга.

– Ты только что научился у него, что не стоит мочиться на куст боярышника, – сказал я. – Это ценный урок.

Я связал Этельвольду руки, и мы посадили его на лошадь Пирлига, а священник вел эту лошадь под уздцы. На западном небосклоне все еще виднелся слабый свет – его как раз хватало, чтобы нам было легче идти вниз по течению маленькой речушки.

Я объяснил Пирлигу, кто такой Этельвольд, и священник улыбнулся ему.

– Так ты принц Уэссекса, а?

– Мне следовало бы стать королем, – обиженно ответил Этельвольд.

– Нет, не следовало бы, – возразил я.

– Но мой отец был королем! И Гутрум пообещал мне корону.

– Если ты ему поверил, ты полный дурак, – заявил я. – Неужели не ясно: ты оставался бы королем до тех пор, пока был бы ему нужен, а потом тебя убили бы.

– А теперь меня убьет Альфред, – с несчастным видом сказал Этельвольд.

– Ему бы полагалось тебя убить, но я у тебя в долгу.

– Думаешь, сможешь уговорить его оставить меня в живых? – с надеждой спросил наш пленник.

– Уговаривать будешь ты. Ты встанешь перед ним на колени, скажешь, что ждал только случая сбежать от датчан, и вот наконец тебе это удалось. Скажешь, что ты ушел от них, отыскал нас и явился, чтобы предложить королю свой меч.

Этельвольд молча уставился на меня.

– Я у тебя в долгу, – объяснил я, – поэтому дарую тебе жизнь. Я развяжу тебе руки, ты пойдешь к Альфреду и объявишь, что присоединяешься к нему, что мечтал об этом с самого Рождества. Понял?

– Но дядя меня ненавидит! – нахмурился Этельвольд.

– Конечно ненавидит, – согласился я, – но если ты встанешь перед ним на колени и поклянешься, что никогда не нарушишь ваш союз, что Альфреду останется делать? Он обнимет тебя, вознаградит и будет тобой гордиться.

– Правда?

– Если ты скажешь ему, где датчане, – вставил Пирлиг.

– Это я знаю! – обрадовался Этельвольд. – Они идут на юг из Сиппанхамма. Во всяком случае, шли на юг этим утром.

– Сколько их?

– Пять тысяч.

– Они направляются сюда?

– Они направляются туда, где находится Альфред, где бы тот ни был. Они решили воспользоваться шансом его уничтожить и надеются потом все лето заниматься грабежами и развлекаться с женщинами. – Этельвольд произнес это так жалобно, что я понял: он и сам тешился мечтами разграбить Уэссекс.

– Ну а сколько человек у Альфреда? – спросил он.

– Три тысячи, – ответил я.

– Всемилостивый Христос! – испуганно проговорил Этельвольд.

– Ты всегда хотел быть воином, и вот тебе предоставляется прекрасная возможность продемонстрировать свою храбрость.

– Господи Иисусе!

Последний свет угас. Луны на небе не было, но мы все время старались держаться так, чтобы река оставалась слева, поэтому не боялись заблудиться. Спустя некоторое время мы увидели свет костров над темными холмами и поняли – впереди лагерь Альфреда.

Тут я повернулся в седле, и мне показалось, что я вижу такое же сияние на севере. Армия Гутрума.

– Если ты отпустишь меня, – сказал Этельвольд, надувшись, – что помешает мне вернуться к Гутруму?

– Абсолютно ничего, кроме уверенности, что я тебя выслежу и убью.

Он немного поразмыслил над этим.

– Ты уверен, что дядя хорошо меня встретит?

– С распростертыми объятиями! – ответил за меня Пирлиг. – Словно блудного сына. Твое возвращение отметят закланием телят и пением псалмов. Только скажи Альфреду то же самое, что сказал нам, а именно: что Гутрум марширует в нашу сторону.

Мы достигли Вилига, и ехать стало легко, ведь свет лагерных костров сделался куда ярче.

На краю лагеря я перерезал веревки, связывавшие Этельвольда, и отдал ему мечи. У него их было два: один – длинный, а второй – короткий «сакс».

– Ну, мой принц, – сказал я, – ничего не поделаешь: пришло время пресмыкаться перед дядюшкой!

Мы нашли Альфреда в центре лагеря.

Король расположился довольно скромно. У нас не хватало лошадей, чтобы впрячь их в телеги с палатками и мебелью, поэтому Альфред сидел на расстеленном плаще между двумя кострами. Он выглядел удрученным, и позже я выяснил, что тем вечером король созвал армию и произнес речь, но речь эта, как признал даже Беокка, получилась весьма и весьма неудачной.

– Это больше смахивало на церковную проповедь, – мрачно сказал он мне.

Альфред призывал Бога, рассказывал о доктрине справедливой войны Блаженного Августина, говорил о Боэции и царе Давиде, и эти слова бесконечным потоком лились на головы усталых и голодных людей. Теперь Альфред в обществе своих военачальников ужинал черствым затхлым хлебом и копчеными угрями. Отец Адельберт, священник, сопровождавший нас в Сиппанхамм, играл на маленькой арфе похоронную песнь.

«Это надо же было выбрать такую мелодию», – подумал я. И тут король увидел меня и махнул Адельберту, велев тому замолчать.

– Есть новости? – спросил Альфред.

Вместо ответа я отошел в сторону и поклонился Этельвольду, жестом указав ему на короля.

– Мой господин, – сказал я Альфреду, – я привез твоего племянника.

Альфред встал.

Король был застигнут врасплох, тем более что Этельвольд не казался пленником, ведь мы вернули ему мечи. Этельвольд выглядел прекрасно и, честно говоря, вообще-то, больше походил на короля, чем его дядюшка, – статный, красивый, совсем еще молодой, мой ровесник, тогда как Альфред настолько исхудал и осунулся, что казался куда старше своих двадцати девяти лет. И если Альфред растерялся, то Этельвольд продумал все заранее. Он отстегнул мечи, с громким лязгом бросил их к ногам дяди, потом встал на колени и, сложив руки, посмотрел королю в глаза и с показным ликованием воскликнул: