квартиру, вся, от мала до велика, целый день проводила в поле и только затемно возвращалась домой. В семье был мальчик – однолетка мне. Он учился в гимназии в Керчи. Помню, он хорошо пел, знал много песен и бесконечное число куплетов тогда популярного «Яблочка». Мне кажется, многие он сам сочинял. Я с ним подружился и часто, когда был свободен, вместе со всей их семьей проводил день в поле, помогая им. Жители Этлингена нас хорошо встретили; отвечая им тем же, и многие офицеры, когда имели время, тоже помогали им. Зато и кормили они нас как на убой. Мне же, когда я шел в Керчь, мои хозяева еще обычно давали немного продуктов, как подарок моей семье.

Я был здоровый и сильный для своих лет и мог быть полезен в физической работе. Я привык ходить босиком по только что скошенному жнивью, научился вязать снопы, помогал накладывать их на арбу, а потом, когда их привозили домой, складывать их в большие круглые скирды. Принимал участие и в молотьбе, конечно, выполняя самую легкую и неответственную работу. Молотьба, как я теперь вспоминаю, была хорошо организована. В ней принимали участие все соседи, помогая по очереди друг другу. Молотили при помощи большой паровой молотилки, которую по мере надобности перевозили из одного двора в другой.

Молотилка эта, как и многие другие хозяйственные машины, была собственностью всей деревни, то есть, по теперешней терминологии, принадлежала деревне на кооперативных началах. Кооперация, как видно, играла важную роль в жизни села и была тем, что создало его благосостояние. Иногда после работы, в сумерках мы с моим новым приятелем отправлялись купаться в море. До моря было не так уж и близко, версты две-три, но так хотелось освежиться и смыть с себя пот.

Погода стояла безветренная, море было спокойное и в темноте как будто дышало, накатываясь на берег, потихоньку шурша камнями. Была какая-то особенная прелесть в этих ночных купаниях. Немножко жутко и в то же время интересно и весело. Стояли звездные теплые крымские ночи. Прохладно и свежо становилось только к утру. В доме спать было чересчур душно, и мы с хозяйским сыном спали на открытом воздухе, на гумне, на только что привезенных снопах. Для меня – городского жителя – это было тоже большим и новым ощущением.

В этой деревне была своя школа, и в ней молодая и очень хорошенькая учительница, у которой гостила приехавшая к ней сестра. К ним часто приезжали в гости их подруги из Керчи. Естественно, эта школа стала местом, где постоянными гостями были наши офицеры. Возможность повеселиться и побыть в обществе хороших девушек не так уж часто выпадала на их долю. А большинство из них были такие молодые; им нужно было еще учиться, носить студенческую фуражку или юнкерскую бескозырку и пользоваться всеми благами, которые дает молодость. Судьба же их заставила воевать, быть жестокими, грубыми и рано познакомиться с обратной стороной жизни. Понятно, что эту неожиданно подаренную той же судьбой, которая иногда добреет, передышку и возможность повеселиться наша молодежь старалась полностью использовать. Устраивались прогулки, за самоваром засиживались до полуночи, отплясывали под рояль па-д’эспань и краковяк, пели хором песни и, конечно, ухаживали.

Один из офицеров по-настоящему влюбился в хорошенькую учительницу. Она к нему, как всем казалось, тоже «благоволила». У нас уже говорили, что полк скоро получит новую полковую даму, и даже более красивую, чем жена командира полка, которая до тех пор считалась нашей самой интересной дамой. Однако, когда этот офицер сделал предложение, он получил безжалостный отказ. Наверное, в ней заговорило благоразумие: не захотелось связывать свою судьбу с бездомным добровольцем. Почему-то несчастная любовь обыкновенно вызывает не сочувствие, а насмешку. Так было и в этом случае: над незадачливым поручиком тоже безжалостно шутили, он же серьезно и жестоко страдал.

Десант на Кубань

В июле пошли слухи, что наше мирное пребывание на берегу Черного моря скоро кончится. Стали поговаривать о десанте на Кубань или на Дон, в котором и мы, возможно, примем участие. За это время наш полк хорошо отдохнул. Этот отдых полк заслужил. Почти за три года непрерывных боев и походов такое счастье, как сравнительно длительный отдых, ему выпало в первый раз. Полк получил пополнение, получил недостающее вооружение и стал опять внушительной силой. Кроме всего, в него отдельным батальоном был влит Гренадерский полк в триста человек, почти одних офицеров.

За это время все у нас как-то приоделись. Сшили себе белые гимнастерки, форменные фуражки (синий околышек и белый верх). В то лето портные и «фуражечники» Керчи были завалены работой на алексеевцев. Я тоже заказал себе такую фуражку, и мне казалось, что она мне чрезвычайно идет и делает меня более взрослым.

В последних числах июля был получен приказ о выступлении. Оказалось, что учебная команда, в которой я состоял, в поход не идет, а остается вместе с обозом в Керчи. Большинство офицеров нашей команды обратилось с просьбой в штаб полка о переводе их в боевые роты. Я тоже уговорил командира полка взять меня с собой.

Помню, грузились мы вечером, но не на городской пристани, а у причалов Керченской крепости, наверное, из соображений соблюдения тайны. Перед погрузкой был смотр полка нашим новым командиром дивизии генералом Казановичем. Для нашего полка он был свой человек. После генерала Богаевского он в Первом Кубанском походе командовал нашим полком.

Судно, на которое мы погрузились, оказалось большой вместительной баржей с поэтическим названием «Чайка». Ее тянул большой катер. Через Керченский пролив проходили опять ночью. На следующее утро проснулись в открытом море. Начинался солнечный летний день. Ветра не было, и почти не качало. Настроение у всех было приподнятое, бодрое; верили, что поход будет удачным.

Наше благодушное настроение несколько испортилось к полудню, когда наступила жара. Наша «Чайка», сделанная из железа, на солнце раскалилась. На палубе было терпимо, там хотя бы был свежий воздух. Но большинство сидело в трюме, где была невыносимая жара и духота. Все разделись и сидели голыми, но и это не помогало. Ко всему прочему выяснилось, что запас пресной воды взят недостаточный; вода была быстро выпита, и людей начала мучить жажда. Некоторые пили морскую воду, благо вода в Азовском море не такая соленая. Пробовал и я ее пить, но не мог, было слишком противно. Меня выручил арбуз, который я купил в день погрузки. Он оказался не особенно зрелым, и я не стал его есть и