Сумбурное предисловие не случайно и как будто бы адресовано «наверх». Зачем вы навязали этого старика? Его гневный пафос несомненно будет замечен за рубежами в накале борьбы…

Будь воля редакции — Катаева бы не напечатали!

В то время верования советской либеральной интеллигенции сводились к тому, что все плохое пришло со Сталиным (а по стилю воспроизводило «царизм»). Напомню, и перестройка началась с повторения оттепельного лозунга «возвращения к ленинским нормам» и реабилитации казненных участников так называемой «троцкистской оппозиции», превратившихся в героев журнала «Огонек». Но «контрик» Катаев был равнодушен к «похищенному Прометееву огню революции», какие бы левые вихри ни крутили его в Мыльниковом переулке.

Если бы он протащил в прозу осужденные партией «сталинские репрессии» — его бы лобзали и ласкали. Но он-то внаглую, с обезоруживающей трагически-лунатичной усмешкой одиночки долбанул прямиком по «комиссарам в пыльных шлемах»…

Убежден, «Уже написан Вертер» в «Новом мире» 1980-го (с радикальным замахом на весь большевизм) имел не меньшее политическое значение, чем «Один день Ивана Денисовича» в том же журнале в 1962-м.

Катаева не приняли. Он вломился на системное поле, ни с кем не считаясь, не по свистку, когда еще было нельзя, и оставил позади официально-прогрессивную команду, которая с еще большим негодованием принялась швырять в его старческую спину проклятия…

За эту смелую свободу многие — по стайной цепочке — по сию пору не могут его простить.

Критик Наталья Иванова отмечает: «Кем-кем, а либералом советского образца Катаев не был (однако либеральная общественность была абсолютно уверена, что Катаев — «свой», и именно поэтому столь болезненно отреагировала на «Вертера» — соответственно, как на измену)… Он не посчитался и с общественным мнением — в том числе той группы, которую сам и взрастил. Плюнул в самую душу шестидесятникам — «Вертером», не оставлявшим сомнений в его почти физиологической ненависти к большевизму. Да и от антисемитских подозрений в еврейском происхождении (от одесского акцента он до конца жизни так и не избавился) Катаев здесь отрекается совсем недвусмысленно».

«Прочел повесть В. Катаева «Уже написан Вертер», — писал в дневнике за 11 июля 1980 года критик Игорь Дедков, до самого конца советской власти хваливший Солженицына за антисталинизм и порицавший за антиленинизм. — Такое впечатление, что это инспирированная вещь. В ней есть некое целеуказание: вот кто враг, вот где причина былой жестокости революции. Троцкий, Блюмкин (Наум Бесстрашный), другие евреи в кожанках… Страшные видения некоего «спящего»… Однако это страшные видения глубоко благополучного человека, который наблюдает страдания со стороны (безопасной!) и потому способен заметить, что по щеке терзаемого существа ползет «аквамариновая» слеза…[158] Историческое мышление в этом случае тоже отсутствует; т. е. оно настолько подозрительно и нечистоплотно, что все равно что отсутствует… И неожиданная в старике Катаеве злобность, и бесцеремонное упрощение психологии героев (на каких-то два счета)». 5 октября Дедков привел отзыв критика Лазаря Лазарева: «Белогвардейская вещь». И соглашался: «Я подумал, что это, пожалуй, правильно: не антисоветская, ни какая другая, а именно белогвардейская, с «белогвардейским» упрощением психологии и мотивов «кожаных курток» и с налетом антисемитизма».

1 июля 1982 года Валерий Кирпотин записал: «Пошел к Катаеву, с некоторой неохотой, но решил — неудобно, многие слишком презрительно говорят о нем… Зашла речь о его повести «Уже написан Вертер». Я прямо сказал о своем отношении. Катаев стал говорить о ЧК с такой же злобой, как одесский обыватель 1919–1920 гг. Настаивает на том, что «военный коммунизм» — дело рук Троцкого. Я сослался на Ленина. Катаев мне:

— Прочли бы Троцкого, тоже нашли бы обоснование «военного коммунизма». Ты сам был троцкистом.

Попрощались за руку, но я, конечно, больше к нему ни ногой».

Александр Рекемчук, в то время член редколлегии «Нового мира», так вспоминал историю появления катаевской повести: «Может быть, самое яркое из созданного им. И наверняка — самое скандальное (во всяком случае, тогда это было шоком). Заставившее многих его почитателей отшатнуться, отпрянуть в негодовании… Я был в числе отпрянувших. Больше того: я был в числе тех, кто возражал против публикации этой повести в «Новом мире». Между прочим, тогдашний главный редактор журнала Сергей Наровчатов тоже был смущен прочитанным текстом и, как обычно, когда в редколлегии возникали споры, повез его куда-то, говорят — в ЦК КПСС, говорят, что к самому Суслову. И оттуда последовала команда: печатать!.. Сейчас уже трудно поверить в реальность подобной ситуации, когда редколлегия — против, а ЦК — за. Но так было в тот раз».

Действительно, удивительно — ЦК пришлось настоять на свободе художественного слова наперекор свободолюбцам-«новомирцам».

Хотя так ли уж странно?

То, что «Вертера» все-таки разрешили, объясняют благодарной платой за готовность периодически откликаться на «просьбы партии». Отдельными политическими заявлениями (впрочем, кто сказал, что совершенно неискренними?) Катаев завоевывал себе право на художественную свободу.

Вот свидетельство журналиста Бориса Панкина, который прямо назвал фамилию Суслова: «Я послал рукопись в ЦК, — тонко улыбаясь, рассказывал мне Валентин Петрович. — Есть там человек. — Он пристально посмотрел на меня. — Очень большой человек. Я к нему обращаюсь, когда уже вот так. — И он совсем по-одесски, по-молодому, лихо провел ребром ладони по кадыку. — Помогает. Позвонили от него и сказали — вещь будет напечатана».

«Да, так он еще никогда не писал! — запоздало восхищается Рекемчук. — «Урожай реформ». Косы. Лев Давидович. Нет, это не про Чубайса. Того еще не было и в помине». Он спрашивает себя, перечитывая повесть: «Что же нас — меня, в частности, — заставило тогда ее отвергнуть?» — и отвечает: «Она была слишком хорошо написана».

Писатель Николай Климонтович припоминал «забавный случай», который даже его, «воспитанного в сугубо либеральном духе, несколько покоробил». В редакции «Нового мира», «оказавшись в кабинете наедине с одной из самых прогрессивных редакторш журнала» (очевидно, Дианой Тевекелян), он поздравил ее с «очень хорошей» повестью, «полагая наивно, что делаю комплимент»: «Каково же было мое смущение, когда дама внятно отчеканила: «А я знаю людей, Коля, которые тем, кто хвалит эту гадость, руки не подают…» Лишь позже выяснилось то обстоятельство, что хитрая лиса Катаев, отлично зная, что такое оскал русского либерализма, организовал дело так: повесть была спущена Наровчатову сверху».

Сама Тевекелян так писала в мемуарах: «С Катаевым связан, пожалуй, единственный серьезный конфликт между Наровчатовым и рабочей редколлегией. Почти все высказались против публикации повести «Уже написан Вертер». Повесть появилась все-таки, правда, спустя время. Автор получил благословение Суслова».