с фарфоровой головкой чайника громоздился посреди достархана с недоумением тульского купчины, вдруг увидевшего себя в зеркале восточной кофейни. Морда щекастая нарумянена, связка сушек на медном брюхе в память о Родине – забрел, сам не зная куда, потерялся…

Селим бесцеремонно охлопал бока пузана, видимо, припоминая, где чайное отделение, а где чорбасы, и дернул за нужный кран.

Морская хроника

29 октября (3 час. 45 мин. – 4 час. 15 мин.). Постановка турецким «вспомогательным минным заградителем», эсминцем «Самсун», минного заграждения (28 мин.) перед Одессой на путях к Севастополю.

29 октября (около 4 час.). Постановка минного заграждения (60 мин) на подходах к Севастополю турецким минным заградителем «Нилуфер». На обратном пути заградитель встретил и потопил пароход «Великий князь Александр».

Севастополь

– Вот это он и есть! – яростно зашипел Мишка в Васькино ухо. Так что тот даже отпрянул, прочистил ухо мизинцем.

– Да кто?

Несмотря на осеннюю скупость «небесной канцелярии» и ранний час, солнца на террасе кофейни все-таки было уже достаточно, и, хоть и пустовал уличный достархан, летом уставленный графинами с запотелым айраном, несколько завсегдатаев «Калача» уже расставили тут свои кофейные чашки. Бесстрашно дымили дешевыми папиросками немолодые курьеры, уже изгнанные из контор с утренними поручениями. Безбоязненно – потому как на виду младшего столоначальника, который и сам потому только не боится старшего, что тот в этакую рань застрял, поди ж ты, в «Бель-Вю» за углом…

– Да не туда смотришь, – пихнул Мишка Василия локтем в бок. – Вот, видишь того, которого Селим сам охаживает?

– Художника, что ли? – недоверчиво уточнил гардемарин, выглянув из-за парапета каменной лестницы.

– А как ты сразу так догадался? – удивился Мишка.

– Такого добра в Питере… – пренебрежительно хмыкнул Василий.

И впрямь, художник на низкой колченогой табуретке раскачивался прямо-таки хрестоматийный – крикливый галстук замысловатым бордовым бантом, жилет играет на складках голубым и лиловым отливом, муаровый, что ли? Парусиновые штиблеты, но с кожаными желтыми гетрами. Старомодное пальто с пелериной, но зато трость с костяным набалдашником, впрочем, подозрительно рыжеватым. Одно слово, нищенский шик, плохо скрываемый творческой оригинальностью.

Василий, конечно, в такие анализы не вдавался, но «артистов» подобного рода в окружении сестры Киры хватало. У этого хоть физиономия чертями не размалевана, как у Бурлюка или Маяковского. Но порода, да, угадывалась – наверняка еще и поэт.

– Такие у нас на Востоке нравы, сударь. Но это там, у нас… – неопределенно мотнул индюшачьим зобом Селим куда-то через плечо. – А мы тут, у нас! А тут, у нас, мы русские люди. Мы запросто! – захихикал он, поднося чайный «тюльпанчик», но наполненный не по-турецки розовым чаем, а чем-то прозрачным. – Мы без церемоний, без бороды-с. По-русски. Но турецкую.

– О! – с фальшивым восторгом встретил подношение «художник», хоть и заметно было, как по желчному лицу его прошла судорожная гримаса, и даже кадык подскочил над бордовым бантом. – Раки!

– Ракы! – притворно отнимая назад стаканчик, поправил Селим назидательно.

– С родниковой водой и по глоточку после каждого хода нардами! – послушно согласился «художник».

Однако выпил он крепкую анисовую водку, не разводя и в один заглот, хоть едва не соскочил вместе с атласной подушечкой с табурета и чуть не закусил шашечкой нард с резной треугольной доски.

Ну точно, художник.

Комментарий

Всячески подчеркивая инициативные действия В. фон Сушона и небывалую до того времени масштабность и решительность действий турецкого флота (германотурецкого, большинством крейсеров и эсминцев командовали немецкие моряки), забывают или же вспоминают лишь мимоходом, что военный министр Турции Энвер-паша приказал провести боевую операцию против ЧФ России еще 22 октября 1914 г.

Почти за неделю до фактического начала операции.

Вполне достаточно было времени для окончательного уточнения плана действий и завершения подготовки кораблей.

Впрочем, и для принятия контрмер штабом ЧФ, если поступила в Севастополь достоверная разведывательная информация о планах противника.

Севастополь

–…Вот в том-то и дело, что художник! – снова горячечно зашипел Михаил. – А ты знаешь, что Артбухту приказом адмирала запрещено фотографировать? Я ж тебе сразу хотел сказать… – вернулся он к рассказу, прерванному беготней.

Это еще в сентябре было, когда Михаил Василиади для поддержания здорового духа в здоровом теле считал обязательным для себя лезть в уже студеную морскую воду. Правда, безо всякой возможности похвастаться своим мужеством и втайне от родителей. А то вместо гордого ощущения себя добровольцем запросто можно было вновь оказаться беспомощным дитятей – с горящими от отцовых выговоров ушами и ногами, горящими в тазике с горчичным порошком.

В тот день, уже выскочив из ледяного удушья на причале Биологической станции, трясясь и не попадая ногой в штанину, он вдруг заметил странное…

Нет, ничего тут не было странного! Это он после придумал себе некие сомнения и размышления. А тогда сразу и безоговорочно понял: «Ах, вы ж гады!..»

Еще в августе, чуть ли не сразу по объявлении войны, городовые сначала добром, а потом и с обещанием доставить: «Нет, сударь-сударыня, не на съезжую, а куда следует» – стали гонять с набережных фотографов, целивших свои ящики-фотокамеры в сторону рейда и бухт. И тогда только успокаивались стражи общественного благополучия, когда, удовлетворившись бульварным мостиком с драконами да орлом на колонне «затопленным кораблям», фотолюбители убирались, ворча и вполне, кстати, справедливо, что в городе надо еще поискать место, чтобы объект флота не угодил в экспозицию. Но закон суров, но он закон… припомнил Мишка, хмурясь и глядя, как…

– Прикрылись, понимаешь, вот этими коврами да занавесками, – ткнул Мишка в балаганной пестроты шатер, образованный на резных столбиках террасы драпировками с печатным орнаментом «в Бухару». – И малюет себе, как ни в чем не бывало, со стороны его ж не видать! И в чайхане ни души, что уже подозрительно. В воскресенье-то! А Селим рядом стоит и руками то в один конец, то в другой тычет. Отсюда же вся Артиллерийская бухта как на ладони…

– Да, ну и что… – по-прежнему скептически скривился Василий. – Кто не видал Артбухты? Что тут срисовывать-то? Лабазы, торговые склады, рыбачьи пристани? – кивнул он в глубь бухты, где слоились друг на друга, как коржи пирога, рыжие кровли пакгаузов, дощатых башен элеваторов и даже заурядных сараев. Весь этот Вавилон, в традиционных черных вывесках с белыми литерами, большей частью расплодился от близости крытого рынка.

– А вот ты не знаешь, а я знаю… – заупрямился Мишка. – Нынче часть складов флотское интендантство арендовало для получения своих грузов. Даже караулы 2-го экипажа выставлены, а на пристани теперь и вовсе ходу нет, потому с них отгрузка прямо на эскадру идет.

– Да тебе откуда знать? – недоверчиво покосился Василий.

– Забыл? – сколь мог, принял почтенную позу за парапетом сын купца 2-й гильдии. –