Роман смотрел, заворожённый.

Мишель заметила и, как всегда, засмущалась.

– Ну как-то так, – сказала она, снимая куклу со стола, – это, конечно… кукловод гораздо лучше может…

Роман без слов взял из её рук куклу и умоляюще посмотрел на Мишель. Просьба была понятна без слов.

– Пожалуйста, – смущённо проговорила Мишель, разводя руками, как всегда говорила девчонкам, выпрашивающим её работы.

Кукла со всеми предосторожностями перекочевала в рюкзак Романа, а к ним уже бежал Николашка.

– Мишель, а Мишель, стрижика сегодня будем выпускать, да? – запыхавшийся мальчишка уже дёргал обеими руками её за юбку, задрав белобрысую голову и заглядывая в лицо.

– Нет… не сегодня… завтра…

– У-у… – обиженно выпятил губы Николашка и сразу стал похож на смешного детёныша утконоса.

А Олечка подошла следом, взяла Мишель и Романа за руки и молча повела их в зелёную комнатку. По дороге она поджимала ноги и «летела», вися на их руках, а Спутник смотрел на всю четвёрку, из-под ладони, от своего сарая и улыбался.

Роман впервые увидел зелёную комнатку днём. Она изменилась – сейчас здесь царствовали флоксы. Они отросли огромными куртинами – здесь и там, белые шапки цветов плотно сбились в гигантские букеты. Вдоль тропинки к домику круглились уже знакомые шары лаванды, протянув кверху длинные белые соцветия. Но самое чудесное находилось возле лавочки, у самого фундамента: на фоне зелёного домика цвёл невиданный куст с пирамидальными белоснежными соцветиями – прозрачными, фестончатыми, кружевными.

– Гортензия, – объяснила Мишель, увидев оторопь на его лице и то, как он внезапно остановился.

Никогда в жизни Роман не видел таких прекрасных цветников. Такой гармонии, вкуса, любви, вложенных в каждый уголок. Белые низкие колокольчики, подбивающие кусты флоксов, клумбочка с пряными травами, некоторые из них цвели, не поверите, тоже белым; какая-то широколистная красавица с голубоватыми листьями в тени яблони, и из неё – высокие цветоносы с поникающими белыми длинными резными колокольцами…

Роман и Мишель расположились на знакомой скамеечке, дети бегали туда-сюда по тропинке. Олечка сорвала с клумбочки и сунула под нос Роману крошечную кудрявую веточку. Роман шутовски втянул воздух и улыбнулся – так пах чай в белой кружке. Николашка требовал отчёта, почему стрижика выпускают не сегодня, и Роман узнал, что дома у Мишель живёт оперившийся, взрослый птенец стрижа, видимо, уже учившийся летать, но как-то неловко, и по этой причине грохнувшийся на землю. Его принёс Карпинский, и Мишель пришлось две недели успокаивать и откармливать испуганную птичку. Форточку пришлось затянуть сеткой; Глорию на время выселили на улицу, столовалась она теперь временно в зелёной комнатке, вон ее миска.

Завтра Мишель собиралась с балкона мастерской выпустить стрижа в большой полёт. Роман заинтересовался, откуда она знает, когда стрижу пора летать, и как его на это сподвигнуть.

Оказалось, этот стриж не первый – они каждый год падают из гнёзд, и вся округа таскает их к Мишель на выкорм и обучение. Этим-то летом что, птенец уже почти взрослый, а вот в прошлом году пришлось понервничать… Тогда принесли совсем маленького, едва оперившегося, он всё время так жалобно кричал… Приходилось учить его есть, поить из пипетки…

Чем можно кормить птенца стрижа? Роман никогда в жизни не ответил бы на этот вопрос. А Мишель знала. Творог, тёртая морковка, немножко корма для рыбок… Замешиваешь, скатываешь в колобок и – в холодильник. Отщипываешь от колобка крошку размером со спичечную головку – и в клюв. А потом чуть воды из пипетки. И так каждые два часа.

Мишель засмеялась. Она вспомнила, как боялась растопыренных стрижиных крыльев и повёрнутой, когда стрижик стоит на ножках, на сто восемьдесят градусов головы… Как плела для этих растопыренных крыльев специальную большую корзину, чтобы ему было удобно… А надо-то было всего натянуть верёвку и устроить его так, чтобы он вцепился лапками и повис… ну как морковка… А выпускать надо как можно скорее, ведь послезавтра днём автобус в Пензу, а в понедельник – первый экзамен.

«Да, – эхом откликнулось в голове Романа, – первый экзамен». Рядом с Мишель экзамены да и всё остальное отходили куда-то в небытие. О них совсем не хотелось думать.

Дети сновали туда-сюда по узкой тропинке, и Роман с изумлением понял: несмотря на полное отсутствие места, для них тут всё прекрасно устроено. У самого входа на утоптанной микроскопической площадке стояла оцинкованная банная шайка с песком и цветными формочками с совочком и пластмассовым самосвальчиком; возле бочки с водой – две маленькие, разного размера и формы леечки, грабельки и лопатка. За спиной, на крыльце верандочки ступеньки украшала самодельная малюсенькая глиняная посуда – сделанная и расписанная Мишель и детьми. В довершение ко всему, тропинка из маленьких деревянных кругляшков шла прямо к соседскому заборчику, где из брусков были сделаны ступеньки, чтобы дети могли лазать через забор, туда-сюда, когда им захочется на качели…

Роман дышал полной грудью. Никогда ещё ему не было так хорошо. Чудесный, бело-зелёный мир, устроенный с любовью, с душой и фантазией, мир Мишель, замкнул его в свои нежные объятия, но Роман думал, что и за пределами этого мира есть больший круг, тоже дружественный, с яблоневыми садами, кузней, ипподромом… А дальше – самый большой, исхоженный с детства родной город с его старинными домами, усадьбами, рощами, мостами…

Весь день он провёл на скамейке в саду Мишель. Он был бесконечно длинным, этот день, и бесконечно прекрасным. Он был настоящим подарком после чужой, муторной, неласковой Москвы. Сидя на скамейке, Роман ощущал себя центром маленького мира, наблюдал его милую наполненность и суету, создаваемую детьми и Мишель.

К обеду Мишель повела детей к себе домой, и они вместе, под звон роняемых кастрюль и вилок-ложек, сначала замесили тесто, а потом пекли блины, шумом и гамом перебивая тихий смех Мишель. Роман смотрел со своей лавки в окно кухни и угадывал, на какой стадии находится приготовление их любимого блюда. Наконец над кухонным подоконником показалась Николашкина голова и торжественно прокричала:

– Мы!.. Несём!.. Тебе!.. Блины!..

Они вынесли и поставили перед Романом на пенёк здоровую миску с кривыми, сморщенными, рваными, но удивительно вкусными блинами. Мишель принесла белую кружку с чаем.

А потом было:

– Мише-ель, расскажи про Сеню… и его невесту…

И Роман слушал про Сеню – белого голубя, с выколотым глазом и длинной щепкой в груди, упавшего с тополя прямо перед их домом. И о том, как он жил в Спутниковом сарае, а Мишель лечила воспалившуюся гланицу и несколько раз подступалась вытаскивать занозу, но голубь всё никак не мог понять, зачем ему хотят сделать так больно… Щепу Мишель, конечно, вытащила, но голубь перестал доверять ей, сторонился. И как Мишель стала думать, чем же можно его утешить, и однажды, идя в мастерскую, поймала руками белую красавицу-голубку, с точёной головкой и рубиновыми глазками, и в белых штанишках. Не поймала, поправляла Мишель с улыбкой, а… взяла – «вот так». И она показывала, как.