– Ну, а он, может быть, не переносит убитых горем барышень, – парировала Моник. – Он ничего с меня не спросил.

– Что ж, – вежливо сказал Загорский, – желаю вам последовать этой чудесной системе и выиграть кучу денег.

– Я не могу ей последовать, – возразила мадемуазель Жамэ. – По одной простой причине – у меня совсем не осталось денег.

Нестор Васильевич улыбнулся: она хочет занять у него денег на игру? Нет, не хочет, отвечала она, совершенно не хочет. Это было бы слишком грубо, да и бессмысленно. Она хочет, чтобы он сам сыграл по этой системе. А выигранные деньги они бы поделили пополам.

Загорский засмеялся. Это очень любезно с ее стороны, но зачем он ей нужен? Почему бы не сыграть самой и не забрать себе все деньги? Во всяком случае, все, которые позволит ей забрать казино.

– На то есть несколько причин, – отвечала она. – Во-первых, у меня нет даже денег, которые я могла бы поставить на кон, а у вас они есть. Во-вторых, одинокая девушка с деньгами сразу станет мишенью бандитов и грабителей. И, самое главное: чтобы реализовать эту систему, нужен человек с холодным систематическим умом. По моим наблюдениям, вы именно такой…

Внезапно она умолкла, глядя в море прямо по ходу их лодки-корзины. Потом вытянула вперед палец, указывая в воду и отчаянно закричала:

– Там! Там!!

Загорский приподнялся в лодке, чтобы лучше видеть, и вздрогнул. Луна, на минуту выглянувшая из-за туч, осветило под толщей воды чье-то белое мертвое лицо…

* * *

Выплывший со дна ночного моря утопленник изрядно взволновал монакскую публику, весело отмечавшую праздник жизни в прибрежных водах. Трудно однако, сказать, чего в этих чувствах было больше: страха, сострадания или жадного любопытства. На фоне всеобщего волнения и криков один только Загорский оставался совершенно спокоен. Он запретил прикасаться к телу, хотя среди здешней хмельной публики нашлось немало желающих выловить его из воды не баграми даже, а голыми руками.

– Покойник, разумеется, никого не укусит, однако доброхоты могут серьезно затруднить полицейское расследование, – объяснил он мадемуазель Моник, которая в общем и целом держалась молодцом, хотя и норовила все время спрятать лицо у него на груди.

Прибывший лейтенант карабинеров мсье Фавро́ велел везти тело в участок. Туда же он попросил проследовать и Загорского с мадемуазель Жамэ, которые были чрезвычайно важными свидетелями происшествия, поскольку первыми обнаружили тело.

Впрочем, к телу лейтенант особенного внимания не проявил и похоже, не собирался даже толком проводить расследование.

– Самоубийца, – легкомысленно сказал он, усаживаясь в свое кресло и угощая Загорского сигаретой. – У нас этого добра больше, чем в любом другом месте земного шара.

– Вы уверены? – усомнился Нестор Васильевич. – Его ведь вполне могли и убить.

– О, у нас никого не убивают, – все так же легкомысленно отвечал лейтенант, с интересом кося глазом на мадемуазель Моник, которая в своем слегка вымокшем фиолетовом платье смотрелась весьма соблазнительно. Похоже было, что карабинер с куда большим удовольствием взялся бы расследовать, что за прелести прячет барышня под фиолетовым своим платьем, чем заниматься утопленником. – Это самоубийца, ручаюсь вам вставной челюстью моей бабушки.

– Не сомневаюсь, что челюсть бабушки – прекрасный гарант вашей правоты, – Нестор Васильевич, похоже, не разделял уверенности лейтенанта Фавро. – Однако меня смущает странгуляционная борозда на шее покойника. С такой бороздой ему место не в морских водах, а в петле. Думаю, он удавился или, скорее, его удавили.

– Зачем же тогда его бросили в море? – длинноносый долговязый лейтенант, чьи нафабренные усики и напомаженные черные волосы наводили на мысль о том, что он больше времени удивляет своей внешности, чем службе, глядел на дотошного русского с явным превосходством.

По мнению действительного статского советника, утопили уже неживое тело только затем, чтобы скрыть следы преступления.

– Ничего подобного, – проговорил месье Фавро, усмехаясь. – Сейчас я вам расскажу, как все было на самом деле. Итак, этот несчастный проигрался до исподнего, после чего решил покончить жизнь самоубийством. Пистолета у него не было, и он решил повеситься. Но! – и карабинер поднял палец вверх, – наш покойник при жизни был человеком живого, пытливого ума. Он читал много бульварных романов и знал, что, если при повешении шейные позвонки не сломаются сразу, его ждет много неприятных минут в петле. Если петлю вяжет дилетант, она вполне может стать источником долгих мучений. Поняв это, усопший решил упокоиться более надежным способом. Он захотел утопиться. Летом море у нас очень теплое и топиться в нем – одно удовольствие. Однако будущий утопленник был человеком, интересующимся последними достижениями науки, поэтому он знал, что плотность человеческого тела ниже плотности морской воды. Следовательно, если бы он задумал топиться, так сказать, о натюрель, то есть без дополнительных технических приспособлений, он бы все время всплывал наверх. В итоге он только намочил бы себе штаны, но уж никак бы не утопился. Являясь примером целеустремленности и готовности идти к цели до конца, утопленник привязал к одному концу веревки тяжелый камень, другой затянул у себя на шее, нырнул в море – и был таков!

Действительный статский советник только головой качал, слушая рацеи монакского карабинера.

– Если все было так, как вы рассказываете, где, в таком случае, веревка, к которой был привязан камень?

– Веревку съели рыбы, – не смущаясь, отвечал великолепный Фавро.

Загорский, однако, такого объяснения категорически не желал принимать. По его словам, утопленник был совсем свежим, а рыбы – не собаки, и они не могли так быстро перегрызть веревку.

– Вот и видно, что вы не водили близкого знакомства с нашими рыбами, – заметил лейтенант. – У них такие зубы – они не то, что веревку, они корабельные швартовы перегрызают в один миг… Если вы не верите, поднимитесь завтра пораньше, подождите возвращение рыбаков с ночного лова. Загляните в их лодку, отыщите самую небольшую рыбку и попробуйте сунуть палец ей в рот. Все сомнения в том, как именно покончил с собой покойник, у вас немедленно пропадут.

Видя, что карабинера ничем не проймешь, Загорский откланялся и, к вящему огорчению господина Фавро, увел с собой и Моник тоже.

– Нам там больше нечего делать, участвовать во всей этой клоунаде нет никакого смысла, – объяснил он барышне, покуда вел ее к небольшому отелю «Де Слав», где она снимала номер с самого своего приезда в Монако.

На улицах стояла тьма, и хотя, по словам мсье Фавро, княжество их было совершенно безопасным, у Загорского на этот счет имелось свое мнение. Именно поэтому он почел своим долгом проводить барышню прямо до