Он был уверен, что она намеренно заставила его прождать целую минуту, прежде чем открыла дверь.

Но ожидание того стоило.

Саркастическое замечание, уже готовое вырваться у него, так и не было произнесено. Он стоял открыв рот.

Она выглядела… завораживающе.

Темно-красное до пола шелковое облегающее платье без рукавов, роскошные волосы уложены в гладкую прическу. В ушах поблескивали прозрачные сережки в форме сердечек. Лаковые туфли тоже блестели. Макияж был неброский, за исключением темно-красной помады, от чего губы так и хотелось поцеловать.

– О боже, – вырвалось у него. – Ты очень красива.

– Удивительно, что могут сделать деньги, – едко отозвалась она, хотя щеки у нее зарделись.

– Ты – ожившая Гестия[6], – выдохнул он.

– Намекаешь на весталок-девственниц?[7]Вообще-то они названы так по имени ее римского двойника – Весты. Держу пари, что ты вообразил себя Эросом[8]. Разве ты не жаждешь добраться до весталок?

– Нет. Я нахожу девственниц слишком пресными, на мой вкус.

Это было низко, и Пепе тут же пожалел о сказанном. Но в этом виноват ее острый, злой язык. Выше его сил не отвечать на постоянные колкости.

Кара сощурилась, задрала подбородок и прошла мимо него, захлопнув за собой дверь. На него повеяло ее духами.

– Значит, мы подходим друг другу лучше, чем я думала. На мой вкус, похотливые мужчины просто незрелы.

– Как ты собираешься представить меня своим друзьям? – спросила Кара, когда они уселись на заднем сиденье «мерседеса» с тонированными стеклами.

Они ехали по вечернему Парижу, город сверкал множеством огней и выглядел сказочно. Кара была зачарована.

– Как мою знакомую.

– Ты так представляешь всех своих любовниц?

– А я и не подозревал, что ты моя любовница, – как ни в чем не бывало ответил он, словно не было холодка после ее замечания о его незрелости.

– Ты можешь представлять меня как твою беременную партнершу на одну ночь. Что ждешь, когда она родит, чтобы ты смог сделать тест на отцовство и убедиться, что отец – ты.

Он промолчал, хотя она не могла не заметить, как напряглись у него мышцы под модным смокингом.

– И где же этот прием? – спросила Кара.

– На Монмартре.

И тут же перед ними засияли огни холма Монмартра, с белой базиликой Сакре-Кёр наверху. Они въехали в шумное многолюдье этого района, и Кара прижала лицо к окну, чтобы получше разглядеть красоты архитектуры, гуляющих туристов и беззаботных жителей.

– Не тошнит? – спросил Пепе.

– Пока что нет, – отрезала она.

– Это хорошо.

Она взглянула на него – в руке он держал на весу бумажный пакет. Сама того не желая, она засмеялась.

Он придвинулся к ней и указал в окно:

– За теми садами музей. Считается самым старым домом на Монмартре.

– Там жил Ренуар? – спросила Кара, чувствуя, как его бедро прижимается к ней.

– Не совсем. Он недолго жил в доме позади. Но там жил Морис Утрилло[9].

Пока они ехали по мощенным булыжником улицам, Пепе указывал ей на другие интересные места, его слова вдыхали жизнь в старинные здания. Ей было особенно интересно, что это связано со временем импрессионистов. Пепе так много знал о Монмартре, так занимательно рассказывал, а слушать глубокий сицилийский выговор – это все равно что слушать музыку.

Кара даже расстроилась, когда водитель остановил машину на узкой улочке, по обеим сторонам которой тянулись белые пятиэтажные дома, кафе и магазины. Она с удовольствием покаталась бы еще.

К ее удивлению, они вошли в тесное, захолустное на вид кафе, где запах кофе смешался с запахом пота и сигарет. Пепе за руку и с поцелуями поздоровался со служащими, затем провел Кару через кафе в маленький задний дворик.

– Прошу. – Он махнул рукой на шаткую на вид железную лестницу, которая вела на верхний этаж. – Не бойся, лестница надежная.

– Разве нет лестницы внутри?

– Есть, но, как ты видела, кафе многолюдно, и, если все вечерние гости будут ею пользоваться, мы помешаем персоналу.

– Тогда зачем проходить через передний вход? Почему не попросить шофера подвезти нас к задней двери?

– Потому что персонал обидится, зная, что я здесь и не зашел поздороваться.

– От скромности ты не умрешь, – пробурчала она.

– Прости мне мою нескромность, но я хороший хозяин.

Она непонимающе сдвинула брови.

– Я владелец этого дома, – пояснил он.

– Я-то думала, что ты владелец виноградников.

– Это так. Разве тебе неизвестно, что разнообразие придает остроту жизни?

Кара фыркнула и запахнула на груди накидку.

– Странно, что ты не превратил кафе в современный отель.

Он усмехнулся:

– И лишил бы тем самым очарования? Эта улица – типичный старинный Монмартр, туристы сюда почти не заглядывают – они бродят по другим улицам. Я намерен сохранить все как есть. Так мы идем?

– Я не знаю…

– У тебя кружится голова?

– Нет.

– Тогда вперед.

– Я беременна.

– Разве беременные женщины не поднимаются по лестницам?

– Не говори глупостей.

Лицо у него смягчилось.

– Обещаю, с тобой или с твоим ребенком ничего не случится. Эта лестница построена всего года два назад, и я сам наблюдал за ее возведением. Я иду следом. Обещаю, что ты не упадешь.

Кара поставила ногу на нижнюю ступеньку, почти ожидая, что вся конструкция рухнет на них. Но лестница оказалась намного крепче. И – пришлось признать – зная, что Пепе здесь и подхватит ее, если она вдруг споткнется, она немного успокоилась.

– На какой этаж мы поднимаемся? – Кара обернулась к нему.

Широкая улыбка засветилась на его лице.

– Ты и я, cucciola mia, мы пойдем до конца.

Щеки у Кары загорелись от этого намека. Она продолжала медленно подниматься, пока ее не осенило, что Пепе имеет прекрасную возможность любоваться на ее зад. Это заставило ее ускорить шаг.