Лайса выдохнула холодный пар изо рта.

— Нет. — ответила, не беря в расчет картинки о женщине, приведшей их с Анетой за руки в приют — А ты своих?

— И я нет… Мать умерла давным — давно. Я ее даже не помню, Лайса. Отца зарезали на улице, когда мне было года четыре… Были еще два брата, но… Где они, что… Не знаю.

— Как же ты попала в приют? Тебе рассказывали?

— На улице выловили солдаты Восстановления.

— Ааа…

Вскоре Нейта умерла. Лайса так и не поняла, что случилось. Просто в одно из холодных утр она нашла подругу мертвой, накрытой с головой рваным пальто. Лицо Нейты было синим, а губы сжатыми.

Может, виной был садж. Может, холод. А может, просто Сектор убил ее. Пожалел, чтоб не мучилась. Лайса Канц по его мнению, видимо, жалости не была достойна… Да и похрен, твою мать. Какая разница?

Кстати, о матери.

В одну из вылазок в город за едой, Лайса видела ее. Женщина шла в сторону торговых точек, которых там был целый островок. Она шла, шатаясь и бурча ругательства, выражение лица — злое, как всегда, не поменялось с годами.

— Мааам!!! — выкрикнула Лайса, чувствуя себя полной дурой от прилива волны пустых надежд к голове — Мааааам!!!

Тетка обернулась. Пробормотав что — то осипшим от пьянства и бесконечных простуд голосом, нагнулась и подняла с каменных плит дороги толстый огрызок стекла.

В следующий момент Лайса Канц завопила от удара брошенного осколка и резкой, режущей боли. Теплая, красная струйка побежала по лбу, кровь попала в глаза. Глаза защипало.

— Пошла в жопу! Выродок… Иди отсюда, тварь! Я тебя не знаю, девка…

С тех пор картинки о детстве стали просто картинками. Кадрами какого — то фильма о чьем — то жизненном пути.

Может, пути Лайсы Канц. А может, и нет.

После рейда расформирования Черного Сектора, который уже давно бельмом на глазу свет застил законопослушным гражданам и муниципалитету, Лайса Канц сбежала в город.

Поболтавшись там еще какое — то время, вернулась в приют.

Сама.

Девочка не вернулась бы туда ни за что, если бы однажды не увидела Анету во сне. И не дала ей то треклятое обещание вырваться и не поняла, что вот не вернись она сейчас в интернат — сдохнет от голода и что тогда? Как вырываться — то?!

— Ну вот, сэттар Дэннис. — Лайса стиснула в руке плотное стекло бокала — Как — то так.

Рассказав сейчас сэттару почти все, она чувствовала себя неудобно. Неуютно. Обычная история. Зачем Тирону знать это? Для каких целей? Вот совсем ей было это непонятно…

— Так, говоришь, нет родных?

Девушка отрицательно покачала головой. Рассудив, что даже если он и знает об Анете — говорить они о ней не будут.

Потому — что стыдно иметь в родственниках буйнопомешанную сестру. Очень стыдно! Лайсе вбили это в башку еще в интернате.

— Поменьше распространяйся о таком, — Тина, одна из подруг, слыла среди них умной — Иначе в люди не вырвешься, Канц. Сама знаешь, если психи в родне — даже на нормальную работу не возьмут. Если что, говори — нет никого. Мы маргиналы, нам и этого клейма на всю жизнь хватит…

Тирон поднялся с табурета. Отвернулся к окну, не желая показывать любовнице перекошенное от злости лицо. Итак не красавчик. И не слепой — каждый раз видит прекрасно, как Лайсу всю корежит от омерзения во время их постельных игрищ.

Злился он в этот момент почему — то на себя…

— А дальше? Ты же вроде работала?

— Работала, сэттар. У меня хорошее место было, официанткой на точке. Ну, в кафешке. Дотации же кончились, из интерната меня выставили. Так я и комнату сняла, и работа хорошая. Потом кафешку закрыли.

— Почему?

Девушка пожала плечами:

— Мне откуда знать? Вроде, кто — то из клиентов отравился. Кафешку закрыли, денег не стало. Из комнаты под жопу коленом, естесственно. Ну и все. Дальше вам известно.

Он полуобернулся к ней:

— Ничего мне неизвестно. Половину наврала, это точно. Работы лишилась, жилья лишилась и сразу воровать? А другую работу поискать? Другое жилье?

— Ой, да идите вы…

Девушка сорвалась со стула, на котором сидела до этого момента. Разозлили ее слова Тирона страшно! Что бы понимал… Дуболом, солдафон несчастный!

— Все. Тихо, Канц. Не ори.

Мужские руки сдавили ее тело грубо, но… ласково. Лайса фыркнула и отвернулась.

— Пустите. Я хочу спать.

Она врала. Спать совсем не хотелось. Но и таять в его руках тоже.

— Слушайте, сэттар Дэннис… Можно вопрос?

— Можно.

— А вы женаты были вообще? Дети есть?

— Тебе зачем?

Девушка опять пожала плечами:

— Да так…

Она уснула на жестком плече Тирона, обтянутом тканью рубашки, завернувшись в плед и совершенно забыв о том, что не хотела таять в руках мерзкого солдафона…

Дэннис смотрел в потолок и слушал ровное дыхание любовницы.

Семья, жена… Когда — то это случилось и с ним.

Но только это было настолько давно и закончилось тааак печально, что уже казалось неправдой и сном.

Кошмарным сном. Почти бредом.

Вот уже хрен знает сколько лет, Тирон не видел снов. Говорят, что сны мы видим всегда. Просто мозг ленится, сознание наше иногда срабатывает криво и сон забывается, отбрасывается прочь, как ненужный мусор.

Трудно сказать, по какому признаку происходит эта сортировка. Почему некоторые сновидения уходят прочь так, что невозможно вспомнить ни одной, даже и малейшей подробности, другие же застревают в памяти намертво, подобно ржавому штопору вкручиваются в мысли.

Штопор вкрутился в эту ночь сразу и в глаза, и в глотку, и в грудную клетку Дэнниса. Боль сковала все тело, сдавила холодной кольчугой и, наконец взорвавшись, выбросила в голову тысячи обжигающих искр.

Едва провалившись в сон, сэттар оказался опять ТАМ — на горящем, плавящемся полу ангара. Рука Тирона сжимала нож, который с криком он уже готов был вонзить в глотку вцепившейся в плечо когтями багровой, истекающей злостью, страхом и ядом иномирной твари.

— СТРСТРСТР, ХОРСТТТЕТТТТ!!! — взвизгнул разъяренный мультиморф, рассекая изогнутыми когтями окровавленный рукав кителя сэттара — ШШШШШШ!!!

— СУКАААА!!!

Занеся руку, Дэннис сдавил шею оборотня — руку пронзила боль, ожог был сильным, плоть ползла с пальцев, обнажая нежные сухожилия и мышцы.

Пронзя багровую шею клинком, Тирон услышал всхлип. Кое — как разодрав сожженные ядом глаза, резко отпустил агрессивную пятерню…