Нааме тем временем очаровательно улыбнулась кабану:

— Вот как… Простите, кацин, сколько лет вы уже на пенсии?

— Какое это имеет значение? — удивился кабан.

— Наше государство дает всем военнослужащим право работать после достижения пенсионного возраста, — мягким, воркующим голосом пояснила девушка. — Но вы должны хорошо знать, что право — вещь относительная: вы можете служить, пока на все сто выполняете свои обязанности, но если вы… — Нааме прищурилась, — как говорится, потеряли нюх, возможно, лучше отправиться на заслуженный отдых. Армия содержит в своем штате котов, охраняющих продуктовые склады от грызунов, но зачем ей кот, который не ловит мышей? Зачем армии кабан, не способный понять, с каким сокровищем имеет дело?

Кабан опять вздрогнул — определенно Нааме он боялся.

— Что вы такое говорите, гэврэт-кцина? Думаете, я не понимаю, насколько Элиаху превосходит своих товарищей? Но, говоря вашим языком, какой смысл в совершенном оружии, которое не стреляет? Элиаху не имеет никаких целей, ни к чему не стремится, он обладает талантами — и никак не желает…

— …или не может пожелать, — перебила его Нааме. — А не может потому, что вы не дали ему раскрыться. Кацин, вы должны стать для новобранца тем, чем солнце и роса являются для цветка, но вашего тусклого света не хватило на то, чтобы этот цветок раскрылся.

Нааме поднялась с кресла — двигалась она плавно и быстро, как кобра, но не невзрачная, вроде тех, что встречаются на Синае и в Египте, а индийская, которую, по-моему, называют королевской. Завораживающе-быстрая и, внезапно подумалось мне, не менее опасная — то-то кабан струхнул…

— Вы говорите, у него нет цели? Но, может, все дело в том, что вы не интересовались его целями? Вы сразу постарались подогнать его под свои, заставить следовать по указанному пути. Не понимая, что такие, как он, не двигаются в чужой колее — они прокладывают свою!

Я кашлянул, привлекая внимание, и, не глядя на гостью, сказал:

— Простите, гэврэт-кцина, мне, конечно, очень… лестно, что вы так обо мне отзываетесь, но боюсь, кабан… простите, кацин бриют нефеш, к сожалению, прав: я действительно не знаю, к какой цели мне стремиться…

Кабан посмотрел на меня, могу поклясться, с благодарностью, Нааме — с нескрываемым интересом.

— Эли, — сказала она, присев на подлокотник кресла, — можно я буду звать так, по-простому? И ты зови меня по имени, идет?

Я кивнул, хоть и не был уверен, что смогу обратиться к этой женщине, больше похожей на ангела, по-простому, без приставки «гэврэт». Рядом с ней я чувствовал себя каким-то недоделанным.

— Ты говоришь, у тебя нет цели? — спросила она, приближаясь. От нее пахло духами с табачной ноткой; этот запах резко контрастировал с ее эфирным обликом, но при этом составлял с ним потрясающе гармоничный ансамбль. — А мечты? Ведь у тебя есть мечты. — Она не спрашивала, она утверждала и, видя, что я готов не согласиться, добавила: — Просто ты сам себе запретил мечтать. Разве нет?

Я молчал, потому она продолжила:

— Любовь к небу, восхищение звездным пологом, желание взмыть выше облаков — тебе это не знакомо? По глазам вижу, что знакомо, они вспыхнули, стоило мне заговорить об этом. Но на пути к твоей мечте стоит, как тебе кажется, непреодолимое препятствие — чувства твоего отца.

— И что толку в таких мечтах? — произнес я с досадой, по-прежнему не глядя на Нааме. — С таким же успехом я могу захотеть стать Машиахом. Если сказать горе — подымись и ввергнись в море, гора не сдвинется ни на миллиметр, как бы сильно ты ни верил…

Краем глаза я заметил, что Нааме смотрит на меня с интересом. Сейчас она стояла так близко, что я видел, как поднимается и опускается под блузкой ее грудь.

— А тебе хотелось бы сдвигать горы? — тихо осведомилась она. — Или силой мысли останавливать многотонные кометы? Это твоя магия, которой ты грезил в детстве, когда другие читали крамольные для всякого израильтянина фэнтези про эльфов и магов, да?

Я опять непроизвольно кивнул, чувствуя легкую панику, — если это интуиция, то она у Нааме сверхъестественная. В детстве, наслушавшись от отца историй о кометах и болидах, я нафантазировал себе такое… мне казалось, я знаю пути, по которым бродят вечные скитальцы небес, казалось, что могу одной только силой воображения менять эти траектории.

Чушь, конечно.

— Знаешь, Эли, очень многое из того, что кажется нам невероятным, вполне возможно. — Нааме повернулась к окну, выходящему на восток, откуда на интернат надвигалась ночная тьма в саване, сотканном из теней Эдомских гор. — Когда-то в далекой стране один отец сказал, что если бы Всевышний хотел, чтобы люди летали, он сделал бы их крылатыми. А через несколько лет его сыновья смастерили первый в мире летающий аэроплан…

Она обернулась ко мне так быстро, что я вынужден был взглянуть ей в глаза. Они были голубые и напоминали светлый сапфир.

— Эли, Эли, — сказала она. — У некоторых вроде бы сложных задач бывают очень простые решения. Да, я не представилась: сэранэт Нааме Олимта, Зроа ве-ха’Халаль.

Ни фига себе! Каждый ребенок знает, как называется ВВС Израиля — «Хель ха’Авир» но в составе ВВС уже давно, почти семьдесят лет, числится «ве-ха’Халаль» — космическая группировка. Официально она включает несколько десятков спутников различного назначения, неофициально…

Когда ООН вынудила Израиль (вместе с пятью другими странами — новичками ядерного клуба) ликвидировать свои ядерные заряды, мы сделали ставку на высокоточные системы. Поговаривают, в их числе есть и орбитальные бомбардировщики. Конечно, все это тайна, запечатанная печатью царя Шломо, но что-то время от времени просачивается по неофициальным и полуофициальным каналам. Так, стало известно, что незадолго до моего рождения ВКС и ВВС разделили и в ВКС назначили собственного командующего в ранге тааль[32]. Ведь не ради десятка спутников, правда?

— Удивительное дело, кацин-якар, — обратилась Нааме к кабану, — вот Эли и таких, как он, можно по пальцам пересчитать не только в Израиле, но и во всем мире. И он среди них — один из лучших, если не лучший. Камень, отвергнутый строителями вроде вас, будет поставлен во главу угла. Когда-нибудь его имя прославится, можете не сомневаться. И им будет гордиться весь народ, как Иланом Рамон, даже больше. Есть вероятность, что его нога первой коснется поверхности иной планеты, не нашей «домашней» Луны и даже не уже хорошо освоенного Марса… Нас ждут другие миры — и первыми их могут увидеть глаза вот этого «бесполезного» мальчика, запрещающего себе мечтать о небе!

— Мы что, опять начинаем космическую гонку? — удивился кабан. — Но ведь это дорого, даже США, Россия и Китай…

— Мышь легко проскочит в город, безуспешно осаждаемый сильной армией, — улыбнулась Нааме.

Я подумал, что она говорит о моем будущем так, словно я уже согласился на предложение, которое еще даже не высказали. А еще я понял, что да, больше того: предложи она мне живым сойти в геенну, я бы согласился. Ради сапфиров ее глаз я бы и до шеола дошел…[33]